Есть поэты, которых приятно читать — и удобно цитировать. Они становятся голосами эпох, входят в школьную программу, украшают страницы праздничных изданий. А есть поэты, чьё слово, даже спустя сто лет, вызывает тревожный отклик. Николай Гумилёв — один из них. Он был слишком независим, чтобы быть официальным. Слишком честен, чтобы быть «безопасным». Слишком живой, чтобы быть просто тенью в истории. Его не спасли связи, не защитило имя, не помогла известность. Его не любили за то, что он не молчал и не притворялся...

В ночь на 26 августа 1921 года где-то на краю Ржевского полигона под Петербургом чекисты выстроили своих жертв. Мужчины, женщины, профессора, офицеры, артисты, поэты. Изможденные и полуодетые они стояли рядом с уже вырытой для них могилой. Вдруг раздался крик старшего над чекистами: «Поэт Гумилев, выйти из строя». Среднего роста человек в помятом черном костюме с некрасивой точно картофелина головой, и удивительно аристократичным лицом, на котором еще не зажили следы чекистских побоев, докурил папиросу и ответил: «Здесь нет поэта Гумилева, здесь есть офицер Гумилев»...