— Деньги не пахнут, говоришь? А нищета воняет. Тобой воняет, Люба. И нюхать это больше сил моих нет. Борис бросил эти слова ей в лицо, как горсть грязного снега. Двадцать лет совместной жизни, два пуда соли съедено, а на выходе — вот это. Вонь. Люба так и села на старенький табурет у двери, будто ноги подкосились. А муж, ее Боря, которого она всю жизнь обшивала-обстирывала, в которого верила, как в себя, деловито застегивал молнию на новой, с иголочки, сумке. Кожаной. Наверняка дорогой...

В доме у Никитиных было особенно тихо этим вечером — словно само время замедлило шаг, чтобы не тревожить ни мысли, ни разговоры. За окном июньский свет ещё скользил по лиственным балконам — день только начинал клониться к вечеру, но жара уже ушла, и на кухне стало легче дышать. Вера мыла картошку, машинально счищая кожуру — руки двигались привычно, а мысли метались. Она давно научилась справляться с тревогой с помощью работы: когда-нибудь психолог мог бы сказать об этом что-нибудь умное, но Вера не ходила по таким врачам...