«Стихотворения» Леонид Чертков Трудно предположить, что совсем молодые люди, некоторое время регулярно собиравшиеся в какой-то "мансарде окнами на запад", видели в своих встречах что-то историческое, - непосредственно относящееся к истории литературы. Первостепенное значение имеет здесь датировка этого "некоторого времени": 1953-1957 годы. Потом это получит название "группа Черткова" - хронологически первая поэтическая группа послевоенной Москвы, осознавшая себя чем-то вроде неофициального объединения.Сам Леонид Чертков (1933-2000), поэт и легендарный архивист, в 1957 году получил за свою литературно-общественную деятельность пять лет лагерей. Остальных тюрьма и сума миновали, но после исчезновения лидера кружок распался и прекратил существование. "Чувство угрозы, сознание невозможности, запредельности социума, в котором мы оказались, давало меру вещей, становилось стихами, - говорит член кружка поэт и переводчик Андрей Сергеев, - Чертков этого просто требовал - и от себя, и от других". Это замечание очень многое объясняет в ранних стихах Черткова: их зловещие интонации, их отчаянный сарказм. Поэты его поколения действительно чувствовали себя последними солдатами, продолжающими войну и после того, как дезертировала вся армия. Это и многое другое вы найдете в книге Стихотворения (Леонид Чертков). Напишите свою рецензию о книге Леонид Чертков «Стихотворения» http://izbe.ru/book/28416-stihotvoreniya-leonid-chertkov/

Леонид ЧЕРТКОВ. Итоги Нас всегда не хватает на эпилоги... В самой сонной точке земного шара. Уж который год мы подводим итоги За бетонною стойкой последнего бара. Время кончено утреннего карантина — Это час перемены заученных действ: Отупевших от джаза бессонных кретинов Заменяют почтенные люди семейств. Здесь часы протекают в замедленном темпе — Одичавший Запад и дикий Восток — Сюда город сбрасывает, как демпинг, То, чего переварить он не смог. Утверждаешься в справедливости Беркли, Наблюдая в соломинку льдистый бокал, И опять в одном помутневшем зеркале Отражается ряд помутневших зеркал. Среди тостов, пари и бессмысленных реплик Сигареты залитой прорежется треск, — Через час на чешуйках в размазанном пепле Выпадает искрами звёздчатый блеск. От коктейлей, проглоченных натощак, Еле двигаясь, как неживой, Говорить с чужим о ненужных вещах, Рискуя своей головой. «Старых ценностей нет-де, иные не созданы, Над землёй призрак некой свободы возник, — Может, в эту минуту в Москве или в Лондоне Навсегда умирает последний Старик». Пусть он чист и невинен, как горный источник, Ты источнику горному всё же не верь, — Ты не знаешь, какого сорта молочник Постучится наутро в примёрзшую дверь. «В ту же сторону будет вращаться Земля И по радио будут всё те же мотивы, А до них дойдут лишь раскрошенный камень Кремля Да ок-каменевшие презервативы». Не успел ещё выйти — навстречу тебе — Полупьяной рукой прикрывая погоны, В дверь вломился со шлюхой майор МГБ — Пропивать магаданские миллионы. Будь спокоен — теперь не поможет зарядка, — Этот час всегда напомнит о том, Как за шторой бессонного Дома Порядка Прочернел силуэт, пригрозивший перстом. Резким газом асфальт обдавая, В подворотню откатится ЗИС, По неровным ступенькам ступая, Ты привычно спускаешься вниз. Дробно бьют о простывшие кафли Струйки терпкой и дымной мочи, И плафоны, что хлором пропахли, В сумрак скупо цедят лучи. «А когда в родниках станет красной вода, И не будет нигде неразрушенных зданий, Мы возможно припомним, что эти года Дали нам драгоценную злость ожиданий». Когда в небе зашарит прожектор, Под неверной трезвея луной, — Хорошо по морозным проспектам Одному возвращаться домой. А луна обнаглевшим швейцаром Тебе в душу пытается влезть, — Он открыл тебе двери даром, Но теперь приготовил месть. Он, подобно шпиону и вору Подползёт к окну твоему, И придётся задёрнуть штору, Чтоб закрыть дорогу ему. Переходы луны через улицы жёстки, Нет машин и немного не по себе, Одноцветные кошки на всех перекрёстках Пересекают дорогу тебе. И не в силах подняться с умственной мели, Но держась за уже ушедшим другим, Ты уходишь один в середине апреля По кривому асфальту, считая шаги. Ты сумел бы. В тебе бы достало сноровки, Повернувшись, уйти через поле и в лес, Ты сумел бы ножом перерезать верёвки И сумел бы патроны проверить на вес. Но ты сам виноват и не следует злиться. (Пусть просохнет от липкой настойки нутро), Ты шагаешь пустыми ногами убийцы В полутёмные арки пустого метро. Но уже извивается поезд хвостатый И лампы сбегаются вниз по стержню, А ты мчишь, обгоняя пустой эскалатор. И некому крикнуть — гражданка, лыжню! К сожаленью, обратно придётся вернуться, — Под часами зевает милиционер, — С пневматическим визгом ворота замкнутся, Полусонный, ты снова выходишь наверх. Ну, как будто всё кончилось благополучно, — Озверевший кондуктор мелькнёт у окон, Захватив ускользающие поручни, Ты вползёшь на коленях в последний вагон. Но ещё не успеешь осилить порога, А рванёшься к асфальту под режущий шарк — Непонятно, зачем в половине второго Отправлять трамваи в бессмысленный парк? Но пытаясь с панелью найти параллельность, Через души дождя равномерно даёт Огни Эльма трясущийся жёлтый троллейбус, Тот, который случайно тебя довезёт. Затекли по стеклу дождевые морщины, По сравненью с трамваем здесь просто жара, Ты отвалишься в угол безлюдной машины, — И кондуктор к тому же, как пробка, стара. Но так как бус забирает направо, Соскакиваю на предыдущем углу, И собою едва не измерив канавы, Сажусь на панели, как на полу. Но отряхнув кое-как свои брюки, Я быстро поднялся и вновь зашагал,