«Он прочел над ним отходную, но Чайковский уже не слышал ничего, последнее, что еще шевелилось мгновениями в сознании, была жажда – не лимонной воды, не жидкого, холодного чая - чего-то, чего он не мог назвать, но что наверное дало бы ему облегчение. Смертельная жажда, в пустыне невыносимой тоски». Она томила Чайковского всю жизнь. Жажда соединения с ней – с музыкой. И началось это в раннем детстве, когда чувствительный Петя бурно реагировал на вхождение мелодий в свою жизнь - до нервной горячки и судорог...

Ни одна книга не давалась мне так тяжело, как эти 200 страниц. Читала её порционно, перемежая то пустым дамским детективом, то Достоевским. Писалась книга в то время, когда ещё живы были некоторые современники Чайковского. Писательница беседовала с ними, и беседы были откровенными и оживлёнными. В это время уже опубликован дневник композитора и его переписка с Н.Ф. фон Мекк. Это и было предпосылкой написания книги, но больше, пожалуй, то, что она открыла в предисловии: С первых страниц, где ещё только беззаботное детство, у меня возникло чувство неприятия...