Лишь бы жить, лишь бы пальцами трогать, лишь бы помнить, как подле моста снег по-женски закидывал локоть, и была его кожа чиста. Уважать драгоценную важность снега, павшего в руки твои, и нести в себе зимнюю влажность и такое терпенье любви. Да уж поздно. О милая! Стыну и старею. О взлет наших лиц — в снегопаданье, в бархат, в пустыню, как в уют старомодных кулис. Было ль это? Как чисто, как крупно снег летит… И, наверно, как встарь, с январем побрататься нетрудно. Но минуй меня, брат мой, январь...

«Ты пролаза, ты и капкан. Ты всосала меня, как моллюск. Ты заставила меня любить в тебе то, что никогда не любят. Как-то после попойки, когда мы жадно вливали в спалённое нутро боржом, пиво, рассол, мечтали о кислых щах, ты сказала с тем серьезно — лукавым выражением маленького татарчонка, которое возникает у тебя нежданно — негаданно: — А мой желудочек чего -то хочет!.. — и со вздохом: — Сама не знаю чего, но так хочет, так хочет!.. И мне представился твой желудок, будто драгоценный, одушевленный ларец, ничего общего с нашими грубыми бурдюками для водки, пива, мяса...