Привычки Великих

Представьте, что завтра вам предложат шанс заработать сто миллионов рублей. Всё, что нужно — читать десять страниц в день. Приняли бы вызов? Уоррен Баффет сделал это много лет назад — и именно чтение стало его главным инструментом успеха. Каждое утро он начинает одинаково: газеты, отчёты, книги — от экономических прогнозов до биографий великих предпринимателей. Баффет не ищет развлечения. Он ищет смысл, закономерности, будущее. В молодости он читал по тысяче страниц в день и уверен: успех — не случайность, а результат накопленных знаний...

Когда я был мал, жил в деревне — и помню бабушкин дом, где двери не запирались, а калитку можно было открыть без оглядки. Каждую субботу соседи заходили на самовар — кто с вареньем, кто с новостями, а кто и в баню. Так и ходили друг к другу в гости — без приглашений, без повода, просто по душе. Люди помогали друг другу копать огород, чинили забор, собирали урожай — толпой, весело, с песнями и смехом. Никто не ставил камер и сигнализаций, потому что главное богатство — это люди вокруг. Тогда не было слова «нетворкинг», но была настоящая взаимопомощь...

Остаётся только лампа у зеркала — жёлтая, как память. Раневская смотрит на своё отражение: усталое, живое, с тем самым прищуром,в котором всегда смешаны и смех, и усталость, и немного нежности. «Если женщина молчит — лучше её не перебивать», —шепчет она, и даже зеркало улыбается. На сцене — аплодисменты, за сценой — тишина. Такой была её жизнь: между светом рампы и темнотой гримёрки,между шуткой и одиночеством, между горечью и иронией. Жизнь артиста редко похожа на праздник. Она из тех, кто не позволял себе жалости...

Государство сегодня говорит о демографии. Пособия, маткапитал, льготные ипотеки, новые программы поддержки — всё вроде бы направлено на одно: чтобы в семьях рождалось больше детей. Но если выйти на улицу, послушать разговоры, заглянуть в реальную жизнь — картина совсем иная. Молодые пары женятся, рожают одного ребёнка и останавливаются. Кто-то говорит: «Не хочу плодить нищету», другой — «Хочу пожить для себя», третий откладывает до лучших времён, которые почему-то не наступают. Проходят годы, детородный...

Иногда еду в метро и смотрю, как будто со стороны. Пожилые женщины стоят у дверей, молодёжь сидит, в наушниках, в телефонах, в своих мирах. Не злые, не равнодушные — просто отстранённые. Каждый занят чем-то своим, будто мир сузился до размеров экрана. Рядом кто-то задевает плечом — никто не извиняется. Парень с рюкзаком не замечает, что мешает пройти. А бабушка у выхода терпеливо ждёт, не решаясь попросить. И вроде бы ничего страшного, но от этих мелочей холодеет воздух. Когда-то уважение было естественным, как «здравствуйте» при встрече...

Дождь лил уже третий день подряд. Крыша старого шотландского дома глухо отзывалась при каждом порыве ветра. В чердаке, среди коробок, пыли и запаха старых книг, двое людей придумали себе игру. Один из них — писатель Роберт Льюис Стивенсон, худой, бледный, всё время покашливающий. Другой — его двенадцатилетний пасынок Ллойд, живой и неугомонный мальчишка с глазами, в которых были приключения. Чтобы развеять скуку, Ллойд достал карандаш и нарисовал странную карту: бухта, гора, крест — вроде отметка клада...

Ночь. Грейсленд. Огромный особняк спит, только в одной комнате горит тусклый свет. Телевизор бормочет о чем-то неважном — новости, шутки, музыка вперемешку. На столике остывает чашка кофе, рядом — очки в золотой оправе. В кресле, укутанный в халат, Элвис Пресли. Он не спит. Смотрит в экран, но, кажется, видит что-то совсем другое. Тишина давит. Поэтому телевизор включён всегда — даже когда он уходит в спальню. Голоса из эфира словно заменяют живое присутствие. Они создают ощущение, что он не один...

Есть одна мужская привычка, которую я замечаю всю жизнь. Мужчины могут терпеть боль неделями — лишь бы не идти к врачу. Зуб болит? Пройдёт. Спина тянет? «Да ерунда, само отпустит». Эрнест Хемингуэй был из тех, кто считал боль частью характера. Писатель, охотник, солдат, путешественник — он привык держаться, не показывая слабости. Но именно это “мужественное терпение” однажды стало его ловушкой. Конечно, не каждый из нас живёт как Хемингуэй — с винтовкой, бокалом и шрамами. Но привычка та же: терпеть, пока не станет невыносимо...

Имя Джека Ма сегодня известно каждому. Учитель английского, которого не взяли в «KFC», не приняли в полицию и даже не допустили к первому собеседованию в университет. Из 24 кандидатов взяли 23 — и именно этот один оказался будущим миллиардером. Но дело не в деньгах. Главная привычка, которая изменила его жизнь, — спокойное отношение к отказу. Ма не воспринимал «нет» как поражение. Для него это был просто поворот, не конец пути. Может показаться, что после всех испытаний судьба решила наградить его успехом...

Представь: Париж, 1830-е годы. Виктор Гюго сидит в своём кабинете перед грудами рукописей — вокруг пыльные тома, чернильница, перо и замок на шкафу. Но в шкафу не книги, а его одежда. Писатель приказал слуге запереть всё до последней рубашки и оставил себе только тяжёлую серую шаль. Так он лишил себя возможности выйти из дома — никаких салонов, никаких гостей, никаких отговорок. Только он и недописанный роман, который ждал своего часа. Гюго тогда работал над «Собором Парижской Богоматери». Сроки поджимали, издатели нервничали, а вдохновение исчезало, как парижский туман...

Сальвадор Дали вошёл в историю как человек, у которого даже усы были произведением искусства. Художник, философ, шоумен, провокатор — он умел заставить весь мир говорить о себе. Его картины сегодня стоят миллионы, а образы из них — расплавленные часы, тянущиеся фигуры, абсурдные пейзажи — узнают с первого взгляда. Но если о его таланте спорят разве что искусствоведы, то о его поведении спорят все. Дали сделал эпатаж своей визитной карточкой. Он мог явиться на лекцию в скафандре, заявив, что исследует глубины человеческого бессознательного...

Николай Васильевич Гоголь известен как автор «Мёртвых душ» и «Ревизора». Но, как это часто бывает, за великими страницами скрывается маленькая история — история о том, что он ел и как относился к еде. Да-да, писатель, чьи герои порой устраивали пышные застолья, сам придерживался весьма строгих правил. Иногда даже слишком строгих. Гоголь мог отказаться от мяса, питаться простыми овощами и рыбой, а в периоды духовных поисков — вовсе ограничивать себя почти до аскезы. Ирония в том, что автор самых вкусных описаний пиршеств в русской литературе в жизни был человеком весьма умеренным за столом...