Вестник

Опять кто-то рылся в моей сумке. Не украл — нет, просто… оставил следы. Косметичка лежала под углом, как будто её ставили обратно в спешке, кошелёк был приоткрыт, а чеки — аккуратно разложены по датам. Я закрыла глаза, досчитала до десяти и глубоко вдохнула. Только не сейчас. Только не устраивать сцену утром. — Маришка! — раздался из кухни бодрый, слишком уверенный для восьми утра голос Лидии Павловны. — Иди скорее, я блинчики испекла, со сметанкой! Я машинально пригладила волосы перед зеркалом...

Я помню тот день до мелочей, будто он случился вчера, а не два года назад. Мартовское солнце мягко заливало кухню золотистым светом, играло бликами на стеклянных дверцах шкафов, а я уже с самого рассвета хлопотала у плиты. Казалось, даже часы тикали громче — от волнения. Праздничный обед к 8 марта должен был стать особенным. Мой сын Павел обещал привести свою невесту Катю — ту самую, с которой собирался жениться, — вместе с её родителями. Это был первый настоящий семейный праздник, когда обе семьи должны были наконец познакомиться ближе, посидеть за одним столом, обменяться улыбками и тостами...

Лидия поправила лавандовый шарф и сдула невидимую пылинку с безупречно отполированного маникюра. Сегодня всё должно было пройти идеально. Разговор с племянниками — тщательно отрепетированный спектакль, где каждая пауза, каждый вздох имели значение. Перед зеркалом она раз двадцать проговаривала нужные интонации: лёгкий трепет в голосе, когда упоминает «протекающую крышу», вздох безысходности при словах «пенсия мизерная» и та особая дрожь, которая вызывает жалость. Крыша, конечно, давно была в порядке — в той самой квартире, которую она сдавала уже третий год какой-то приезжей семье...

Звонок в дверь раздался ровно в тот момент, когда из духовки вырвался аромат расплавленного сыра и томатов. Я как раз вынимала противень с лазаньей, и капля соуса, сорвавшись с ложки, упала на новый фартук — яркое алое пятно, будто предупреждение. — Откроешь, Лёша? — крикнула я, балансируя с горячей формой. — Уже иду! — донеслось из гостиной. Через секунду услышала, как с грохотом распахнулась дверь, и в прихожей раздался раскатистый мужской смех: — Лёшка, братец мой! — Голос был хрипловатый, уверенный, с тем оттенком самодовольства, который сразу заставляет насторожиться...

Марина стояла перед старой дверью, стиснув в пальцах потёртую сумочку, будто в ней было всё, что удерживает её от падения. Сердце гулко било в груди, отдаваясь в висках. Каждый вдох давался с трудом — как будто воздух в подъезде стал гуще, тяжелее. Она провела ладонью по волосам — когда-то густым и светлым, а теперь тусклым, уставшим, как и она сама. На мгновение захотелось развернуться и уйти. Исчезнуть, пока никто не открыл. Но что-то внутри не позволило. Марина нажала на звонок. Звук пронёсся по квартире, будто вспахнул застоявшееся время...

— Лена, ты опять оставила после себя посуду! — звонкий голос Маргариты Павловны прокатился по всему дому, отзываясь в каждом углу. Лена, сдерживая раздражение, захлопнула учебник и шумно отодвинула стул. — Я мыла! Это не мои тарелки! — крикнула она, спускаясь по лестнице, уже понимая, что спорить бесполезно. На кухне стояла Маргарита, сложив руки на груди. В шелковом халате, с безупречной причёской и лёгким макияжем, она выглядела как из телепередачи «Дом мечты». Только вот её холодный взгляд мог заморозить кипяток...

— Ты опять всё испортила! — Сергей с грохотом швырнул тарелку в раковину. — Двадцать лет живём вместе, а ты до сих пор не можешь приготовить ужин так, как я люблю! Анна молча вытерла брызги с фартука. Её пальцы дрожали. Ей было сорок один, но отражение в зеркале упрямо показывало женщину лет на десять старше — с серыми кругами под глазами, вечно уставшую, с опущенными плечами и взглядом, в котором угас свет. Привычная сцена. Один и тот же спектакль, повторявшийся годами. — Извини, — тихо сказала она, как всегда, — я просто думала… — Вот именно! — взревел Сергей...

Они встретились почти тридцать лет назад — на заводе, где Павел уже считался мастером своего цеха, а Лариса только пришла после техникума — робкая, с аккуратной косой и глазами, в которых отражался целый мир. Он сразу обратил на неё внимание: спокойная, воспитанная, всегда сдержанно улыбается, но стоит заговорить — будто светлеет вокруг. Павел был тогда настоящим красавцем — высокий, широкоплечий, с уверенной походкой человека, который знает, чего хочет. Ухаживал он за ней, как в старых романах:...

— Вон отсюда! Чтобы духу твоего больше здесь не было! — голос Игоря гулко разнесся по квартире, будто удар грома в летнюю грозу. Марина стояла в дверях спальни, побледнев, сжимая в руках полотенце. Её взгляд скользнул вглубь комнаты — к постели, на которой сидела молодая женщина в её шёлковом халате. В том самом, что Игорь подарил ей на прошлый день рождения. — Что? Это я должна уйти? Из своего дома? — слова вырвались сами собой, глухо, почти шёпотом. — Ты всё правильно поняла, — Игорь поднял подбородок, делая вид, что ему не больно...

— Какой удивительный вечер… — Марина стояла перед зеркалом, поправляя локон, и не могла удержать улыбку. — Игорь, спасибо тебе. Это, наверное, лучший день рождения в моей жизни. Он подошёл ближе, обнял её за плечи и посмотрел в отражение — в эти сияющие глаза, в которых было всё: доверие, нежность, покой. Три месяца брака, а казалось, будто они вместе всю жизнь. — Ты заслуживаешь больше, чем просто праздник, — сказал он тихо, целуя её в висок. — Ты — моя вселенная. Но за этой нежностью в груди уже несколько дней копошилось беспокойство...

— Не может быть... Артём Викторович? — женский голос дрогнул, но в нём всё ещё слышались знакомые интонации, те самые, что когда-то заставляли его сердце биться быстрее. Он обернулся, будто в замедленной съёмке. — Кира... Кира Александровна?.. — слова давались ему с трудом. Школьный актовый зал, украшенный воздушными шарами, баннером «30 лет спустя» и неловко прикреплёнными гирляндами, вдруг стал тесным. Воздух сгущался от музыки, смеха и воспоминаний, когда их взгляды встретились. Всего неделю...

— Настенька, ну сколько можно жить в этом хаосе?! — голос Нелли Ивановны дрожал от возмущения и усталости. — Третий день подряд в раковине гора немытой посуды! Я уж не говорю про пыль, паутину и этот... — она ткнула пальцем в пустую кастрюлю на плите, — “ужин из воздуха”! — Мам, да я же потом, — протянула Настя, не отрывая взгляда от телефона. На экране мелькали сторис, лайки, комментарии. Её тёплые носки лениво свисали с подлокотника дивана, а сама она лежала так, будто отдыхала после марафона, хотя единственное, что делала весь день — пролистывала ленту...