Отель "Бледный паж"

Я слышу, как звенят колокольчики. Затем раздается блеянье коз. Маленькое стадо Франчески Бианки возвращается домой. На Острове только Франческа держит коз и несколько кур-несушек с редким лазурным оперением. Именно у Франчески я покупаю яйца, молоко и изумительно нежный сыр. Подозреваю, я единственная покупательница Франчески. Немногочисленные жители Острова предпочитают делать покупки на материке, с которого прибывает новенький блестящий паром с красным флагом на высоком флагштоке. Паром приходит на Остров пару раз в неделю, забирая пассажиров на рассвете и возвращая к пяти часам вечера...

Ещё одна ночь опускается на землю. Вдали синеют горы. В лиловом воздухе с тихим шелестом трепещут верхушки пальм. По каменному мосту катится красный пикап. Первая цикада, словно крошечный кузнец, начинает ковать свою невидимую подкову – скоро этот тонкий настойчивый звук заглушит все остальные ночные звуки, проникая в сны постояльцев местного пансиона бесконечным тревожным звоном. Подозреваю, что местные жители давно свыклись с этой неумолчной трескотней и слышат одну лишь тишину, изредка нарушаемую плачем младенца да выкриками уличных пьяниц...

Горизонт горел красным. Ликер голубым.       Бэт смотрела на меня узкими, как у хасок, зрачками.       Едва заметный рубец над левой бровью тянулся к гладко зачесанным волосам и был похож на маленькую змейку, пригревшуюся на солнце. Вдали прогремели раскаты грома. Ночные грозы были в этих местах редкостью. Так же, как и рыжеволосые женщины.       - Марти, время - деньги.       Я сдался.       - Хорошо, чего ты хочешь.       - Выпустить всех цирковых львов на волю.       - Я думал, ты не любишь животных...

И снова этот чуть слышный скрип половиц, так похожий на скрип качелей. Линор оставляла на них васильки. К утру цветы увядали. Линор, говорила, что снимает кино и останавливает моменты: в ее фильмографии был застывший на краю стола волчок, эстамп с босоногими вьетнамками, первые бледно-розовые тюльпаны, сломанный замок от заброшенного амбара, мамины руки, месящие тесто. Печенья из этого теста всегда получались подгоревшими, под цвет маминых рук. Излишняя худоба Линор делала ее похожей на мучениц Эль Греко...

Пахло горелыми листьями и арбузной мякотью. Запах свежести и жизнеутверждающего конца. Одни уходят, другие приходят. Бессмертие это тупик, говорила моя прабабка, задувая в сто первый раз свечу на торте в виде черепахи. Молли Дуглас всю жизнь была большой поклонницей этих удивительных созданий, одну из которых даже умудрилась пережить. - Вглядитесь в их глаза, - говорила Молли Дуглас, - они смотрят на нас глазами своих прапрабабок. Если придерживаться философии Молли Дуглас, отрешенность была залогом долгожительства...

«В конце восьмидесятых я увлекся эротическим искусством. Купил штук тридцать картин. Я сейчас, конечно, говорю не о всяких там ханжах вроде Обри Бёрдсли или сранного Пабло Пикассо, я о реально стоящих вещах, от которых дыхание перехватывает. Нан Голдин, Бетти Томкинс, Джордж Кондо. Я думал, что хочу чего-то пикантного, чего-то эдакого… хотел, чтобы в моем доме сердце ускоряло свой ход, но этого не случилось. Я покупал новые. Всё думал, что если найду нужную картину, если увижу ту самую фотографию...

Я смотрю на свои руки. Зеленый лак на ногтях облупился. Я думаю о том, что кольца лучше всего смотрятся на руках с чистыми ногтями, во всем нужна мера. Сегодня я сотру остатки лака и надену длинное серебряное кольцо в виде свернувшейся змеи. В доме тихо, как может быть тихо в доме, в котором живет один человек. Дом большой. Человек маленький. Мера соблюдена. Телефон на столе подпрыгивает и появляется фотография Эллис. Прежде чем ответить, я делаю несколько глотков куантро прямо из квадратной бутылки, обжигая рот слишком крепким ликером...