Жизнь без купюр || Дмитрий Ледовской

Ужастики по телеку мы любим смотреть всей семьей. Но их показывают поздно, и в будничные дни нас с Викой отправляют спать. Ну, Вике всего три года, а мне-то уже ой-ёй-ёй! Мне-то чего бояться в семь с лишним лет? Я все понимаю: и как дети рождаются и что такое олигарх или маньяк. Мама говорит, что это одно и то же – олигарх и маньяк. И понимаю, почему бабушка кричит на папу – «демократ поганый», а он отвечает – «коммуняка замшелая, все от вас пошло»! Ну, ладно, хватит о политике. В субботу нам с Викой позволили посмотреть со всей семьей ужастик по НТВ, такой канал есть, почти демократический...

Все, что ни делается после 60-ти лет – всё к худшему! © Дмитрий Ледовской -Я тебя оторвал от обеда? -Да, вот, стою с вилкой в руках… -А что на вилке? -Кусок мяса. -Обжаренного? -Да! -Тебе же вредно… -Ничего, съем… -А я к обеду купил бутылочку пива. Подешевле – «Клинского». Да вскрыл банку с сайрой. До обеда ходил в собес, потом в магазин. Да, ты смотрел вчера футбол? -Нет, я бы поел… -Погоди, куда твое мясо денется? -Стынет… -Как они вдули твоим! Ёлы-палы! Три – ноль! Ладно, в первом голе вратарь виноват, а вот остальные? -Я, я не смотрел футбол...

Зал радостно аплодировал стоя. Цветы получили и главные герои и все, вышедшие на поклон, даже мешковатый и бездарный Лека Глезаркин, сыгравший крохотную роль сельского учителя с одной репликой: -Все пришли? Начнем урок… И тут, по фантазии режиссера, в класс влетел Чёрт, и все испуганно разбежались. Автор предупреждает – всякое совпадение имен и событий – случайно. А после того, как занавес отделил сцену от зрительного зала, в окружении декораций началась потная, восторженно – слюнявая, процедура обмена поцелуями и поздравлениями...

-Пятнадцать гусей и уток? Двенадцать кур? И всё? Бог мой, я ведь буду трудиться только утром, дам вам поспать! Журналист и писатель, путешественник, бывший спортсмен и вечный интеллигент, то бишь я, Дмитрий Ледовской, уверено ломал сопротивление дочери Марии, её мужа Олега, тем более что внучка, пятнадцатилетняя Вика, сразу была согласна на предложения дедушки. -Папа! – мягко убеждала Маша, - тебе надо же тебе будет намешать тяжеленную бадью с кормом… -Знаю, знаю, – радостно перебивал я , - три миски комбикорма, девять мисок сечки, вода, всё размешать и высыпать в кормушки...

Был светло-хмурый ноябрьский день. Градусов было всего двадцать с минусом. В мощный «Боинг», не помню какой номер, странно молча шла толпа мужиков. Они молчали и трудно дышали. По одежде я догадался, что это сезонники – строители, старатели, закончившие свои работы на Колыме с наступлением холодов. По неловким, замедленным движением я понял, что они уже плотно и тоже с градусами, но со знаком плюс, позавтракали и боялись выдать себя, чтобы не дай Бог, их не пустили бы в самолет. Многие шли впереди...

Совершенно неожиданно я узнал, что группа женщин из артистической среды разработала «Кодекс москвички», чтобы, следуя ему, сразу отличать истинных москвичек от приезжих провинциалок, хамок и просто бескультурных баб. То есть, если кто-то встретит на улице женщину: шагающую с сигаретой в зубах, то сразу может определить её как приезжую провинциалку, деревенщину. А если она к тому же идет с ребёнком, то сразу же может быть отнесена к хамкам не из Москвы. Но этот Кодекс оказался значительнее и глубже, чем показалось сначала...

О том, что прекрасные русские врачи, профессор Глезароштейн и кандидат медицинских наук Френкель, обнаружили у меня болезнь Паркинсона, я поведал своему старинному, со школьных времён, приятелю Абраму Семёновичу Слезарову. В школе он носил фамилию Глезман. - Да, - раздумчиво заметил Абрам Семёнович, вороша дешёвой тростью осенние листья лефортовского парка, шепчущиеся вокруг нашей скамейки, -везде одни несчастья для нашего, русского, человека. Напридумали болезней, а как лечить – не знают. Так невольно антисемитом станешь...

Рассказ из цикла «Глюки Паркинсона» ***************** -Как меня зовут? Как? – яростно кричала высокая, дебелая и грудастая женщина, неустанно наступая на меня и взмахивая над своей и моей головами тяжелым дуршлагом. – Вспомни, морда паркинсоновская, как зовут меня, твою законную жену? Как зовут? Не вспомнишь – ни кусочка обеда не дам, всё скормлю собакам и бомжам. А? Люди добрые (она обратилась к многочисленным фотографиям на стене), мы тридцать семь лет вместе, а он забыл как меня зовут! ...

Дэзи вздохнула и села. Она ненавидела запах ворвани, исходящий от лыжных ботинок, запах масла от карабина, так как знала, что хозяин собирается в путь, и ей придётся остаться одной. Снова будет медленно выстуживаться балок, ей придётся искать спасение в груде наваленных на полу вещей, но всё равно она будет выбираться из нагретого места (иногда и из спального мешка), прижиматься своим крохотным носом к низу двери, поскуливать и плакать. Что ж, болонка есть болонка, даже если судьба забросила её в самую глубину чукотской тундры...

Петушок, живший в хозяйстве Хозяина, у которого обитали в теплом сарае три свиньи, корова, гуси и десять куриц, как –то утром , выскочив на двор, задорно вскинул голову и прокричал всем свой петушиный привет, ну, это знаменитое: «Ку-ка-ре-ку!». Главный Петух, в это время медленно прохаживающийся вдоль забора, захотел поддержать юного родственника, но, глянув на Петушка, поперхнулся и замер. Замерли и все куры, рыскающие рядом. Петушок ещё задорнее выдал своё «ку-ка-ре-ку», огляделся и немного испугался...

Они вошли караваном, одна за другой! Семь штук подряд! Я в это время лежал на узком диванчике в только что снятой на три месяца двухкомнатной квартирке на втором этаже, читал рассказы Чехова, и ничто не мешало мне – ни телевизор, ни радио, не семья, ещё не приехавшая в далекий северо-восточный город России. Но они быстро вошли как хозяева жизни, этой квартиры, моей сегодняшней судьбы. Я заорал что-то нечленораздельное, швырнул в них томиком классика, вскочил и кинулся к непрошенным гостям. Они...

Над ротным мы подсмеивались втихую, ведь в армии времен развитого социализма сочетание - офицер и командир - было непререкаемой властью для нас – солдат обычной роты обычного полка, дислоцирующегося неподалеку от Иркутска. Невысокий, крепкий старлей ничем заметно не выделялся среди офицерской братии. Службу он нес исправно, солдат особенно не мучил, на службе (это было странным исключением) не пил. Командовал он нами уверенно, но без воплей и… не матерился! Поэтому мы, привычные к гнусно-богатым...