Поехали Дальше.

Вечерний свет мягко стелился по нашей кухне, окрашивая все в теплые, уютные тона. Я сидела за столом, передо мной лежал самый обычный, даже немного помятый коричневый конверт. Но для нас с Максимом он был сокровищем. Я аккуратно пересчитывала купюры, шелест которых был самым желанным звуком на свете. Максим подошел, поставил на стол две чашки с душистым чаем и обнял меня сзади, положив подбородок мне на макушку. — Ну, сколько накопили, главный бухгалтер? — его голос был спокоен и счастлив. —...

Вечер за окном был густым и синим, почти черным. В кухне пахло свежеиспеченным пирогом с яблоками, тем самым, рецепту которого Вика научилась еще в детском доме, пытаясь создать хоть каплю домашнего уюта в казенных стенах. Она вытирала руки о полотенце, наблюдая, как их семилетняя дочь Катя, склонившись над альбомом, выводит ярко-желтым карандашом большое, лучистое солнце. В этой тишине, наполненной мирным жужжанием холодильника и шуршанием бумаги, был столько покоя, что Вика на мгновение закрыла глаза, пытаясь запомнить это ощущение...

Тишина в квартире была обманчивой, как тонкий лед на луже ранней весной. С виду прочная, она могла треснуть в одно мгновение от неловкого шага или одного неверного слова. Таким словом сегодня вечером должно было стать: «Мама задержится ещё на неделю». Анна мысленно повторяла его, расставляя тарелки на кухонном столе, и её пальцы сами собой сжимались в бессильном гневе. Она слышала, как в прихожей щёлкнул замок, и посуда в её руках звякнула чуть громче, чем нужно. Максим вернулся. Его шаги по коридору были усталыми, тяжёлыми...

Луч солнца, теплый и жидкий, как растопленное масло, пробивался сквозь щель в шторах и упал прямо на Алисино лицо. Она медленно открыла глаза, потянулась и улыбнулась. В квартире пахло кофе и свежей выпечкой. Это был ее любимый запах, запах субботнего утра, запах дома. Рядом, отвернувшись к стене, еще спал Максим. Алиса прикоснулась к его плечу, ощутив под пальцами тепло кожи. Он что-то пробормотал во сне и натянул одеяло на голову. Она тихо рассмеялась. Вот уже три года они были мужем и женой, а эти маленькие утренние ритуалы все еще согревали ее душу...

Последние лучи сентябрьского солнца золотили шпили университетских корпусов. Алексей, припарковавшись на обочине, откинулся на кожаном подголовнике и с улыбкой наблюдал за оживленной толпой студентов. Его вишневый внедорожник резко выделялся на фоне скромных городских машин, но он давно перестал обращать на это внимание. Успех, добытый годами труда, по его мнению, не нужно было стыдливо прятать. Вот она. Из-за тяжелых дверей главного входа выпорхнула знакомая стройная фигурка. Маша, его племянница, энергично жестикулировала, что-то обсуждая с подругой...

Аромат жареной картошки с грибами и луком, который Егорка называл «пахнет счастьем», наполнял квартиру густым и уютным теплом. Алина стояла у плиты, помешивая сковороду, и ловила себя на мысли, что вот он — тот самый миг полного спокойствия, ради которого и стоит жить. За ее спиной раздавался сдержанный мужской смех и звонкий детский. Максим, растянувшись на полу в гостиной, собирал с сыном новый сложный конструктор. Луч заходящего солнца золотил паркет и освещал две самые важные в ее жизни головы — темную, ухоженную голову мужа и светлые вихры пятилетнего Егорки...

Пламя свечи дрожало в такст стуку вилки о хрустальный бокал. Всего один стук — легкий, нежный. Максим улыбнулся через стол, его глаза ловили отблески пламени. Три года. Казалось, вчера она, вся в белом, сжимала его ладонь так сильно, будто боялась, что он улетит. Алиса улыбнулась в ответ, но улыбка вышла натянутой, будто чужой. В горле стоял комок — предчувствие беды, которое не отпускало весь день. — Дорогая моя, с годовщиной нас, — голос Максима был теплым и чуть хрипловатым, как всегда, когда он волновался...

Последний осенний лист, жёлтый и мокрый, прилип к стеклу, словно не решаясь лететь дальше. За окном хмурился ноябрьский день, а в квартире пахло яблочной шарлоткой и напряжением. Марина заканчивала мыть посуду после ужина, механически следя за кругами, которые оставляла на тарелке губка. Сегодня был канун дня рождения Алексея, и это означало лишь одно — неизбежный визит Лидии Петровны и обсуждение планов на праздник. Свекровь пришла, как всегда, без предупреждения. Звонок в дверь прозвучал как сигнал тревоги...

Солнечный зайчик плясал на столе рядом с тарелкой моей дочки Софии, и в этот момент мир казался идеальным. Пахло воскресной гречневой кашей и свежим хлебом. Максим, мой муж, дочитывал утреннюю газету, а пятилетняя София старательно выводила ложкой узор на каше. Это было то самое тихое, зыбкое счастье, которое так редко выпадало в последнее время. Идиллию нарушил скрип двери. В столовую вошла свекровь, Галина Петровна. Она всегда двигалась бесшумно, словно тень, и ее появление неизменно меняло атмосферу в комнате, будто с улицы вдруг подул холодный ветер...

Кристина мыла на кухне посуду. Вода шумела, по стеклу окна текли редкие капли дождя. Она думала о делах на завтра: нужно заехать в магазин, потом на работу. В этот момент за дверью раздался настойчивый звонок. Она вытерла руки полотенцем и пошла открывать. На пороге стояла свекровь — Валентина Сергеевна. В руках у неё была сумка с какими-то свёртками, лицо серьёзное, будто собралась на важный разговор. — Кристиночка, отпустишь сегодня ко мне моего сына? — голос у неё звучал мягко, но внутри чувствовался металл...

Луч солнца, теплый и пыльный, падал на разложенные по полу листы с эскизами. Мария медленно водила карандашом по бумаге, выводя изгиб будущей арки между гостиной и кухней. В воздухе висела сладковатая запах свежей штукатурки и древесины — самый лучший запах на свете, запах начала новой жизни. Именно такой, счастливой и прочной, как этот дубовый паркет, который им предстояло уложить на следующей неделе. Она отложила карандаш и обвела взглядом пустое пространство. Вот здесь, у большого окна, будет их с Лёшей диван...

— Мне перед вами извиняться?! Собирайте свои вещи и на выход! Слова повисли в воздухе острыми осколками. Анна стояла, сжимая кулаки так, что ногти впивались в ладони. Ее голос, только что прозвучавший как хлесткий удар, все еще дрожал от ярости. Перед ней, бледная от неожиданности, застыла Лидия Петровна. На ее лице сначала отразилось неподдельное потрясение, а затем поползла знакомая, ядовитая усмешка. — Ах вот как? — шипяще прошептала свекровь. — Хозяйку из себя возомнила? В своем-то доме? Это мой сын… — В моем доме! — перебила ее Анна, делая шаг вперед...