На днях у меня состоялся разговор с подругой, который день за днем никак не идет у меня из головы. Точнее застрял в моем сознании один факт чужой биографии, который я, узнав, предпочла бы разузнать обратно. Моя собеседница упомянула, что ее знакомая, недавно окончившая учебу в медицинском, устроилась на работу в один из петербургских психдиспансеров, спустя некоторое время она услышала, что к ним поступил один пациент, фронтмен одной из известнейших в России рок-групп. Шокированная новостью, на свои...
В темя бьют, выбивая клин. Говорят, я теперь о простом
Сочиняю безбожно-сложно;
Я-то знаю, мне это можно,
Если эти стихи — мой дом. Говорю, утыкаясь лицом,
Обнимая: «Держу тебя за руку»,
Боль свою окуная в патоку,
Вырезаю её резцом...
На днях город укрылся снегом, я этого очень ждала, представляла изо дня в день пушистые снежинки, хаотично порхающие за окнами, блестящие и переливающиеся в желтом, теплом свете уличных фонарей. Когда за окном такой снег, дома всегда становится еще теплее и уютнее. А вчера улицы прихватило морозцем, пространство затвердело, прохожие плотнее кутаются в палантины, шарфы и тщательнее натягивают капюшоны, идут более скованно, потому что и под ногами – наледь. Приморозило и меня. Сквозь перчатки пощипывает...
Вчера муж надоумил меня послушать альбом «Родина» Ивана Купалы. Про музыку многого сказать не могу, я от этого формата очень далека, мой максимум – Пелагея и та больше за великолепный вокал, чем за принадлежность к народному пению, тем более она работает с другим материалом. Тут, в альбоме среди песен обнаружились три сказки, в исполнении старушек, живущих в очень-очень глухих деревнях, порой состоящих всего из одного дома, что стоит в глуши. Одна из них впечатлила меня очень, я пересушивала ее раз за разом, сказка короткая, отчаянно грустная и очень важная, как, впрочем, и любая сказка...
Радости жемчуженной слеза. Сочным маком шелковая лента,
Славный труд шершавой берестой.
Правнукам расскажет кинолента,
Что там было, в жизни прожитОй: Сколько пили-пели-танцевали,
Как Любили люди на Руси,
Как до хруста руки пожимали,
И какие в реках караси! Что такое юные ромашки,
Запах сена...
Сегодняшний пост писала в два этапа, в самолете, пока мы летели до Питера и сегодня, когда возвращались в Москву. Муж дремал, свернувшись калачиком, бедолага периодически соскальзывал локтем с подлокотника и внезапно просыпался от этого, я – умилялась, однако и в ту сторону и этот раз лететь мне было как-то тревожно что ли. Пробовала отвлечься, но чтение не шло, поскольку в салоне было мало света, да и настроя подходящего не заладилось, снова и снова я принималась за тот же абзац, пока до меня не дошло, что это пустая трата времени, строчки проносятся мимо сознания...
И почерневший яблочный огрызок… Улыбка из-под траурной вуали –
Ты знаешь, мне казалось, что ты чище…
И чуждым заполняя в сердце нишу,
Как много нас – шептали, колдовали. Распятой правдой анонимность споров,
А...
Если несколько дней назад шел пушистый снег, позавчера на смену ему пришел легкий морозец, то сегодня на улице дождь, полномасштабный, совершенно неуместный и как будто лишний на закате декабря. Мне вспомнилось сегодня, как мы, будучи маленькими, в редкие зимние дни сильного до такой степени мороза, что официально можно было не идти в школу, хватали санки-ледянки и мчали во двор штурмовать холодную железную горку. Снег в считанные минуты заполнял просторные валенки, нос терял чувствительность, ресницы...
Несколько дней назад обещала написать пост о спектакле «Луна-парк имени Луначарского», постановке режиссера Александра Огарева по одноименной пьесе Ксении Драгунской. Премьера состоялась еще 15 марта 2014 года на сцене зала «Глобус» в московском театре «Школа Драматического Искусства», а посмотрела я его совершенно случайно только три дня назад и до сегодняшнего дня никак не могла уместить в себе впечатления. Так, волей случая мы с мужем оказались «в плену искусства»: я приехала к нему на работу...
На терпком многогранном русском сбылись; Коснулись чем-то ледяным и острым
Души моей, ком в горле поселили…
Предлогом ли, эпитетом ли пестрым —
Изнанку невзначай разворошили. И пятитесь теперь, за дверь ступая,
Устало славя факт: Вы без Отчизны.
Бескомпромисным льдом своим сверкая,
Творя своей любви...
Световые минуты сливаются в одиночества сотни лет.
И никак не выходит с собой дружить,
Наживать,
не выть. В одиночестве никакая не тишина.
Тех, кто был в нем, видно
по блеклому цвету глаз —
в одиночестве гул стоит стеной стрекочущих канонад.
В нем, на ощупь чуешь —
такая сырость и глубина,
что уже не найти исковерканного звена.
Вся цепочка вот-вот возмьет
да и разлетится в раз. Липкий страх, запуская под холку проныр-муравьев,
вязко тянется по артериям лентами автострад.
Ты, набитая до отказа, залитая до краев
этим ужасом,
спотыкаешься о носы балюстрад,
и инертным шагом
все мчишь себя...