Аникита Кондуров

Мы ставили в этот вечер второе действие «Женитьбы» Гоголя. — Глянь, глянь, Петровна, — восхищались в зале матери, — мой-то как ногами выступает! Чистый кавалер! — Батюшки! Нюрка это, ей богу, Нюрка… Обрядилась до чего… Не признаешь. — А Нинка-то, Нинка наша!.. Скажите на милость, ну откуда форс берется? — Энтот тощенький чей?.. Докторов?.. То-то, я вижу, больно аккуратно выражается. — Сергунька-то мой до чего свою обязанность выучил… Вот бес!.. Поперед всех частит… Который в будке, взопрел небось ему подсказывать. — Степанида, а Степанида, где ж твой-то? — Моего не видать: он занавес держит. Успех был сокрушительный...

Ну, спасибо вам, Донна Диновна, — говорили матери, безудержно улыбаясь, — и вам, Зоренька, и вам, ребятишки. Спасибо. Наша-то молодость сгибла уж… Дожили хоть на ребят своих в радости посмотреть… Спасибо вам. — Себя благодарите, — говорила Дина, — все это в ваших руках. Озорница Клавдюшка потащила меня в «комнату сюрпризов». Один угол комнаты был задрапирован красивыми занавесками. Сверху висела доска с надписью: «Панорама. Вид в лунную ночь зимой». — Хочешь посмотреть? — спросила Клавдя. — Плати фантик. Я заплатил какой-то фант. Клавдя привернула лампы в комнате. — Гляди! — сказала она, раздергивая занавески...

Ребята смеялись. Оська подошел ко мне. Он взял меня за руку. Мы стояли с ним в кругу хохочущих ребят. Смеялся Феоктист Ухорсков. Смеялась Клавдя. Мы с Оськой тоже собирались было принять участие в общем осмеянии страны Большого Зуба, но горячая кровь швамбран ударила нам в голову. Как они смели издеваться, в самом деле? — Ну, поняли теперь, в чем фокус? — спросила Дина. Мы молчали. — Я вам объясню, ребята, — сказала Донна Дина. — Тут виной всему старая пословица: там хорошо, где нас нет. Но вот один известный коммунистический писатель так писал: пролетариату незачем строить себе мир в облаках, потому что он может основать, и основывает, свое царство на земле...

Мы таких глупых и никчемных книг не держим, — сказала Дина, — а у нас есть вещи гораздо интереснее. Вот, я вижу, вы парни боевые. А у нас каждый читатель — хозяин библиотеки. Хотите быть «боевой дружиной порядка»? Будете охранять порядок в читальне, нести караул у книжной выставки. А то у нас разные хулиганы книги рвут и сорят. А я на вас надеюсь. Это было очень неожиданно. Иогогонцы опешили. Банда переглядывалась. — Небось ты у них главный атаман? — спросила Дина Кандраша. — Я, — отвечал тот, польщенный. — А откуда ты… вы узнали? — Кто же не знает! — сказала Дина. — Ну, так как же? Можно доверить тебе порядок? Иогогонцы опять застеснялись...

Большие новости, — глупым голосом сказал Оська. Все сидели вокруг стола. Несчастье лежало на столе, длинное, как щука. — У папы сыпняк, — сказала больничным шепотом мама, — сообщения с Уральском нет… Телеграмма шла девять дней… Может быть, он уже… («У-ра… ý-ра… — и упали…») Мне дали воды, и я сам поднялся с пола. Две недели потом мы ничего не знали об отце. Две недели мы не знали, как надо говорить о нем: как о живом или как о покойнике. Две недели мы боялись говорить о нем, ибо не знали, как спрягать глаголы с папой: в настоящем времени или уже в прошедшем. И в эти трудные дни нам сказали, что убит Степка...

Вчера один поезд вырвался из заносов. Я побежал встречать его. Поезд подошел. Стал. Никто не выходил из вагонов… Это был поезд мертвых. Больные померзли в дороге. Трупы складывали на перроне. Но папы среди них не было. Холодно. Тоскливо. Очень хочется пойти в библиотеку, поработать с ребятами, разобрать книги, потолковать о сегодняшней газете. Но мне все еще неловко показываться туда после разгрома Швамбрании. А что Швамбрания? Львиное чучело, набитое трухой. Хлопушка без сюрприза. Даже Оське скучно уже играть в нее. От скуки мы идем навестить алхимика. Утопая в снегу, пробираемся в подземелье...