Максим Акутин

- На охотничьем роге играл один из нас, он ехал неподалеку. А новички - вот они, здесь, лежат на земле. Прежде нас было меньше. И мы вели с собой коней с чучелами в седлах. А часть молодых пошла к Холодной ложбине. Мы полагали, что ты там один вместе со своим Рыгором караулишь. Но мы не думали, что вас тут - армия. И дорого заплатили за это. Вот они лежат: Пацук, Ян Стырович, Паулюк Бабаед. И даже Варона. Ты ногтя его не стоишь. Умен был Варона, а тоже не минул его Божий суд...

резня и смута, поэтому никого не впускали. Наконец проникли через Олейные ворота, возле которых еврейская школа. Под воротами пороховые склады, а над воротами - икона Божьей матери. Понапрасну могилевчан дразнят, что они икону продали, а деньги пропили вместе с войтом. Нерушимо бережется икона! И только тут пани велела остановить возок, вышла из него и по щиколотку в талой снежной жиже, смешанной с навозом, пошла к браме [ворота]. Я тоже сошел с коня, стоял, смотрел. А она подошла...

Если б я был здешним королем, мое царство было бы длиннее евангельского. Здешним людям очень мало надо: каждый день только ломоть хлеба с салом да их ужасная водка по праздникам. И еще доброта. Если к ним добр - они сделают все. Даже если не будет сала и водки, одно уважение. А те, кто поставлен над ними, - бедная девочка, бедные серые глаза! - те, кто поставлен над ними волей Сатаниила, по неразумности и корыстолюбию своему давно перестали их уважать, а теперь отнимают у них хлеб, и дрожат от страха в замках, и тратят большие деньги на немецких, шведских и венгерских наемников, потому что свои люди не хотят их защищать...

брички, затрепыхался на земле. Кистень выпал из его руки, но остался висеть на краешке брички, покачивался. Маленький блестящий шар. - Хватай его! - крикнул Алесь Чивьину. - Лупи по головам! Не жалей... Старообрядец потянулся, чтоб схватить. И тогда один из тех, что держали Алеся, бросил его и тоже потянулся за кистенем. Зная, что сейчас все решают секунды, Алесь свободной рукой ударил другого в зубы, заломил назад, опрокинул из брички, бросился к первому, что тянулся за кистенем, схватил за ноги, дернул...

Что?" Хозяйка немного повеселела, но все же была угнетена: такой я ее еще не видел. А когда возвратился к дворцу (Яноуская задержалась возле флигеля со сторожем), я заметил грязный лист бумаги, приколотый колючкой к стволу ели на видном месте. Я сорвал его: "То, чему суждено, погибнет. Ты, бродяга, пришлый человек, сойди с дороги. Ты здесь чужой, какое дело тебе до проклятых родов. Охота короля Стаха приходит в полночь. Ожидай". Я лишь пожал плечами...

Я буду верен, навсегда буду верен этой радости, смешанной с болью, горькой красоте ее глаз и отплачу ей добром за хорошие мысли обо мне. А потом - конец. Я уйду отсюда навсегда, и дороги моей родины нескончаемой лентой будут стлаться предо мной, и солнце встанет в радужных кругах от слез, что просятся на ресницы. Глава десятая На следующий день я шел со Свециловичем к небольшому лесному острову возле Яноуской пущи...

увеличил норму бега до четырехсот шагов. Шлеп-шлеп-шлеп - и так четыреста раз, топ-топ - пятьдесят раз. Мимо проплывали туманные, одинокие ели. В груди больно жгло, сознание почти не работало. Под конец я считал машинально. Я так устал, что с радостью лег бы на землю или хотя бы увеличил на пяток количество таких спокойных и приятных шагов, но добросовестно боролся с искушением. Так я прибежал к дому Свециловича - небольшому побеленному строению в глубине чахлого садика...

брать на душу тяжкий грех. - Что так долго, Денис Аввакумыч? - Загодя грех замаливал, - сдержанно улыбнулся старик. - Потому что сейчас поедем с тобой, князь, щупать никонианскую Москву, табачницу, вавилонскую блудницу. - Не слишком ли строго? - Почему строго? Три лестовки [кожаные четки раскольников, вообще староверов, с кистью кожаных лепестков] перебрал. Поклонов тысячи отбил, блудница - блудница и есть...

Капитан, скакавший впереди, подал знак рукой в железной перчатке. И сразу, будто слаженный хитроумный механизм, железный клин начал менять строй: двадцать или тридцать латников отделились от летучего отряда и поскакали к тем, молчаливым, стоящим на склоне строем в три плутонга. Остальные на скаку превратили брошенные лестницы в груду обломков. Они как-то очень легко ломались, и я уже в тот момент заподозрил неладное. Однако думать не было времени. Я вообще не знал, на кого смотреть: на тех, что летели к молчаливо стоявшим, или на тех, что преследовали отступавший отряд...