Ва Ша Ма Ша

Давно я не была у Ай — но разговор с Ларой сидел во мне, как маленькая колючка, которая напоминала о себе каждую минуту. Вот я и приехала. Ай, как обычно, встретил тишиной, в которой уже был ответ. — Говори, Маша, — сказал он, даже не спрашивая, как дела. — Ты с дороги, а в душе не дорога, а туман. И я рассказала про Лару. Что она мучается из-за сына. Мучается из-за отсутствия мужчины. Мучается из-за того, что мучается. Ай слушал внимательно, чуть наклонив голову, как делал всегда, когда готовился сказать что-то важное...

Чем больше я размышляла о словах Ай о настоящем Учителе, тем яснее понимала: ведь первым Учителем для человека всегда был Отец. Не святой, не безупречный — просто тот, кто показывает направление движения. Мать даёт жизнь, а отец даёт направление жизни. Он учит стоять прямо, держать слово, не прятать взгляд и не бояться быть собой. Ай говорит: «Отец даёт ребёнку горизонт. Мать — корни, а отец — крылья». Но сегодня всё чаще эти крылья обломаны. Не потому, что мужчины плохие, а потому, что у них самих не было Учителя...

После разговора с Ай я долго думала о словах о настоящем Учителе — не о том, кто учит, а о том, кто излучает Свет. Чтобы понять это глубже, я открыла старые книги Кастанеды и его соратников. И чем дальше читала, тем больше понимала: каждый из них писал не просто о человеке, который «передаёт знание», а о встрече двух миров — Учителя и ученика, спящего и пробуждённого, того, кто ищет, и того, кто помнит. Поиск Учителя начинается не с дороги, а с внутреннего крика. Когда привычный мир перестаёт быть...

Давно я не заезжала к Ай. Но вчера всё же добралась — соскучилась и захотела обсудить одну статью Магды, что недавно читала. Я поделилась своими мыслями и интерпретациями, и Ай, как всегда, слушал внимательно, с той особой тишиной, в которой рождается понимание. Потом он улыбнулся и сказал: — Всё хорошо, Маша, но, видишь ли, не все читатели чувствуют суть за красивыми словами, хоть они и наполнены светом. Иногда нужны пояснения, чтобы расставить внутренние акценты. Давай вернёмся к тому, о чём говорил Гурджиев — к центрам, к внутренней иерархии человека...

Когда мальчику исполняется пять, он вдруг говорит матери: «Я мужик. Тебя, мам, в обиду не дам. И поэтому уже могу в поход идти.» В этих словах — всё начало мужского пути. Не про силу в мышцах, а про внутреннее решение быть опорой. Но дальше жизнь часто делает с мальчиком то, что делает и с любым человеком — навешивает роли. Он учится быть «удобным», «правильным», «соответствующим». И постепенно теряет ту живую прямоту, с которой в пять лет сказал: «Я мужик». Ай говорил: «Когда ребёнок рождается, у него нет ни одной маски...