Алексей Дэзи

Я не могу спокойно спать ночами. В любом прохожем чудится конвой. Горят глаза мои двумя свечами церковными - за упокой. И свет Луны мне кажется сигналом, чтобы бродить по коридорам и по залам. И лишь под утро, на диване лёжа, сквозь полудрёму сон ко мне идёт. Мне снится, будто бородатый мальчик Лёша в большом картонном городе живёт. Там белый слон гуляет за окном и может растоптать случайный дом. И Лёша в коридоре спать ложиться подальше от стеклянного окна и ждёт, когда же слон угомонится, и тоже до утра лежит без сна. И оба мы безумные калеки. И у обоих воспалились веки. Я не могу спокойно утром думать...

Сегодня было изумительное небо, расчерченное ветками берёзы. Такое тёплое, как будто корка хлеба. Такое влажное, как будто чьи-то слёзы. И в этом небе облако кружилось, как будто в молоке парная пенка, и в этом небе оводы водились и жалили в сгоревшую коленку. И мы на этом небе тоже жили, подобные божественным созданьям и хороводы с облаком водили, как будто бы с подругой на свиданьи. И ранки подорожником лечили, беззлобно этих оводов ругая, и в небо, словно в воду, уходили, по облакам, как посуху, гуляя...

Я родился в кондовой Рашке в серо-синем Эс Эс Эс Эре в серо-белой девятиэтажке. --- Я родился лицом на север меня мама так уложила чтобы я не боялся вьюги, чтобы я не боялся скуки. чтобы сила моя, как жила как гитарной струной звенела. --- Я лежал, ничего не делая. Представлялось мне, будто пела за окном или ведьма белая или, может быть, волки выли. --- Потолок надо мной, как простынь в самодельной большой могиле. Тишина пробирает кости... Только крест от оконной рамы потолок расчертил, как рану перевязанную отметил...

О чём и речь? Об утренней поре и о жуке на сморщенной коре. О том, как в бронетанковом броске он лето делит, как площадку на листке, на до и после смелого прорыва, на до и после нервного надрыва, на до и после жизни и болезни, на до и после этой вечной песни, которая со всех сторон течёт. ............................. Это ребёнок человеческий поёт. Он, словно великан, пол неба затмевает и за жуком вприсядку наблюдает. Да, детской радости на свете нет предела, и нет на свете интересней дела, чем броневого смельчака стеречь и фантазировать... О чём и речь? Что, как доспех, его крыло блестит,...

Видео из подвала. Адрес магазина - https://vk.com/club16536039

...Дожди окутали планету. Закон всемирной неуклюжести распространяется по свету. И все: собаки, и прохожие, и голуби зеленобокие, таксисты, девушки хорошие - немножко стали кривоногие. Немножко стали невезучие, вдоль луж лавировать уставшие. Осенние листы плавучие, как будто к пристани приставшие, как будто бы ковры восточные, но только мокрые и грязные. И словно телеграммы срочные, бегут прохожие несчастные. Спешат, не замечая истины и тонкостенных этих лодочек у жёлто-красной этой пристани, продрогшие до самых косточек...

Мой друг! Мы скоро позабудем друг о друге, поскольку, посмотри вокруг - бегут дела по замкнутому кругу, и невозможно их прервать черёд. Не виделись давно... Меня тоска гнетёт. А снежная пурга колотится в окно, как привидение... Я с ней теперь беседую ночами. Она сомнения мои развеивает плавными речами и воет, как облезлый мёрзлый пёс. А как ей плохо - и не передать! И остаётся чмокнуть влажный нос и шерстяную голову обнять, и распахнуть окно, чтобы согреть беднягу. Он благодарно взвоет и войдёт и полетят по комнате бумаги - архивы всех моих работ. Вот так оно и кончится когда-то. Придёт уборщик, и бумаги соберёт, одышливо скатает в ком горбатый и вон из дома унесёт...

На работу Таня мчит - обувает ножку. Под ногой листва хрустит с ледяною крошкой. Зябко ждать на остановке чудище железное. Ветер лупит по головке, чтоб забыла грешное. Ветки выгнулись упруго с листьями багряными, Бьют машины друг об друга, словно барабанами. Вот и утренняя пробка вдруг нарисовалася. Холодно на остановке Тане показалося. Подо льдом узор случайный - листья заморожены, как набор кофейно-чайный, над асфальтом сложенный. Ветви выгнулись, как луки, в облака-мишени, ждут прохожие без звука, как немые тени. Не видать вдали автобус, пробка не шевелится. Голубь сизый, будто глобус, в теплотрассе греется...

Когда мы были дети, всесильные, как боги - беспечные владыки на столбовой дороге, и весело судили о том, чего не знали, и без стыда просили, но без зазренья брали, как птицы озорные над крышами парили и всех своих подружек безжалостно любили и шли до горизонта, не думая о цели, без куртки и без зонта сквозь грозы и метели. Но чёрные морозы - безжалостные твари - будто шипами розы нам лица изодрали...

Лишь гитара жалуется сонно, под рукою ласковою стонет и бокал вина такой бездонный неожиданно дешёво стоит. Можно ли остаться с ночевою в придорожном этом ресторане, чтоб на ночь расстаться с кочевою вольною судьбой в цыганском стане? Лишь гитара причитает громко, за меня, за бедного, страдает, и вина бокал стеклянной кромкой, как струной, мою судьбу кромсает. А цыганка верная заметит, как трудна мне песня затяжная, и пойдёт плясать по белу свету, жемчугами на перстах блистая. ...

Вот, если б все прошли колонной в три ряда погибшие за эти страшные года. И вместе с ними всеми и мой дед ушедший на войну в неполных двадцать лет. И я бы высмотрел его в этом строю, и преклонил бы голову свою. Но только не получится узнать - их слишком много, чтобы угадать, чтоб просто это войско переждать... * * * Идут солдаты - песни не поют не в ногу, по походному бредут, и лязгают винтовки за спиной, по фляжкам с непроветренной водой, но лица пыльные с бесцветными губами, нет-нет, да расцветают белыми зубами, не знавшими ещё зубовный кабинет...

Тебе, Леша, совершенно наплевать, что чувствуют другие люди. А люди чувствуют это и мстят тебе за твою черствость.