Иосиф Бродский

Старик, как жаль, что ты не смог сюда сорваться: тут шикарно. Старик, ты поступил бездарно; ты, грубо говоря, сапог. Я, старый графоман, и то сумел. А ты ведь из Союза; Представь себе январь без груза треуха, пиджака, пальто. Небось, сидишь и портишь кровь, дроча какого-нибудь янки, или гниешь на оттоманке, выщипывая на хер бровь. А то глазеешь на актрис, чьи обмороженные канты парализуют их таланты. А здесь в окошке — кипарис красуется, как хер, стоймя. За ним — еще. На косогоре — кусты. А дальше — дальше море...

Все мы загнаны в психологическую ловушку, расставленную нашей цивилизацией. Мама, няня или кто-нибудь еще с детства твердили нам, что жизнь прекрасна, что человек прекрасен, что добро победит зло, а злой серый волк никогда не придет. И когда мы сталкиваемся с чем-нибудь омерзительным,...

Последнее стихотворение Иосифа Бродского. Американский издатель получил его по факсу из университетского городка Саут-Хедли за неделю до смерти поэта. Август Маленькие города, где вам не скажут правду. Да и зачем вам она, ведь все равно — вчера. Вязы шуршат за окном, поддакивая ландшафту, известному только поезду. Где-то гудит пчела. Сделав себе карьеру из перепутья, витязь сам теперь светофор; плюс, впереди — река. И разница между зеркалом, в которое вы глядитесь, и теми, кто вас не помнит, тоже невелика...

Только пепел знает, что значит сгореть дотла. Но я тоже скажу, близоруко взглянув вперед: не все уносимо ветром, не все метла, широко забирая по двору, подберет. Мы останемся смятым окурком, плевком, в тени под скамьей, куда угол проникнуть лучу не даст, и слежимся в обнимку с грязью, считая дни, в перегной, в осадок, в культурный пласт...

Я вас любил. Любовь еще (возможно, что просто боль) сверлит мои мозги. Все разлетелось к черту на куски. Я застрелиться пробовал, но сложно с оружием. И далее: виски: в который вдарить? Портила не дрожь, но задумчивость. Черт! Все не по-людски! Я вас любил так...

Повернуться спиной к окну и увидеть шинель с погонами на коричневой вешалке, чернобурку на спинке кресла, бахрому желтой скатерти, что, совладав с законами тяготенья, воскресла и накрыла обеденный стол,...

Я маятник. Не трогайте меня. Я маятник для завтрашнего дня. За будущие страсти не дрожу, я сам себя о них предупрежу. Самих себя увидеть в нищете, самих себя увидеть на щите, заметить в завсегдатаях больниц божественная участь единиц. Признание, награда и венец, способность предугадывать конец, достоинство, дарующее власть, способность, возвышающая страсть, способность возвышаться невпопад, как маятник – прекрасный телепат. Способные...

Подражая Некрасову или любовная песнь Иванова Кажинный раз на этом самом месте я вспоминаю о своей невесте. Вхожу в шалман, заказываю двести. Река бежит у ног моих, зараза. Я говорю ей мысленно: бежи. В глазу — слеза. Но вижу краем глаза Литейный мост и силуэт баржи. Моя невеста полюбила друга. Я как узнал, то чуть их не убил. Но Кодекс строг. И в чем моя заслуга, что выдержал характер. Правда, пил. Я пил как рыба. Если б с комбината не выгнали, то сгнил бы на корню. Когда я вижу будку автомата, то я вхожу и иногда звоню...

Генерал! Наши карты – дерьмо. Я пас. Север вовсе не здесь, но в Полярном Круге. И Экватор шире, чем ваш лампас. Потому что фронт, генерал, на Юге. На таком расстояньи любой приказ превращается рацией в буги-вуги. *** Капитан, наш корабль плывет не туда, Ваши карты и компас вконец изолгались. Посмотрите : вверху и внизу вода, Ржавой солью палуба пропиталась. Капитан, укажите конечную цель- Даже ром пьянит не сильнее тайны, Сердца пусты, а жизни случайны И темны, как в английской деревне эль...

Маленькая моя, я грущу (а ты в песке скок-поскок). Как звездочку тебя ищу: разлука как телескоп. Быть может, с того конца заглянешь (как Левенгук), не разглядишь лица, но услышишь: стук-стук. Это в медвежьем углу по воздуху (по стеклу) царапаются кусты, и постукивает во тьму сердце, где проживаешь ты, помимо жизни в Крыму...

Вообще, если у человека не отмерли нервные окончания, то любое место, в котором он находится, в той или иной степени вызывает у него ощущение абсурда. Ты входишь в помещение, ты с кем-то говоришь, но при...

Что дозволено Юпитеру,  то не дозволено быку.    Каждый пред Богом  наг.  Жалок,  наг  и убог.  В каждой музыке  Бах,  В каждом из нас  Бог.  Ибо вечность —  богам.  Бренность —  удел быков...  Богово станет  нам  сумерками богов.  И надо небом  рискнуть,  и, может быть,  невпопад...