Чердак Мироздания

Я ехала на смерть. Руки гремели кандалами в кузове военного грузовика. Босые ноги перетирали грязь на полу. Я их почти не чувствовала, потому что наступал ноябрь. И сегодня - день, когда пошёл первый снег. Вот уже четырнадцать тысяч секунд неизвестный водитель в погонах и с выбритыми висками везёт меня через поле с серой землёй. В кузове нет задней стены, так что я вижу солнце. Оно поднимается вертикально вверх. И если мы будем и дальше ехать прямо, то к вечеру успеем к месту, куда садится солнце...

Герта любила Кристофа, а он мечтал стать невидимым. Она вставала каждое утро с зарей, варила кофе и пила его, пока Кристоф еще спал. Потом шла в ванную и подолгу разглядывала свое отражение. Постепенно оно как будто исчезало, а затем, как только слышался скрип кровати, снова появлялось, точно испугавшись, что заметят его отсутствие. Отражение Герты было аккуратным и старалось не попадаться на своих шалостях. Кровать скрипела от того, что Кристоф поднимал заспанное туловище и спускал ноги на пол. Затем вставал и брел к ванной, потирая свои огромные ресницы...

Что происходит? Неужели я это вижу своими глазами?.. Текст – светится нитями, которые Мироздание подарил Небу давным-давно. Каждое слово, которое я читаю в этой книге, проваливается в меня и замирает, прячется где-то за углом, на антресоли или в дальнем шкафу моего сознания. Читая эту книгу, я отчетливо помню и ощущаю слова: каждое — маленькая древняя вселенная, летающая вокруг планеты ещё до появления людей и ожидающая своего часа, когда она будет пойманной за хвост. Я слышу, что каждое слово — больше, чем сама мысль из них составленная...

Марк очень любил свои сапоги. Он сам смастерил их, когда еще был двадцатилетним юношей. Марк носил их всегда, никогда не снимал. Когда Марку исполнилось 25, правый сапог иногда начал выходить на прогулку. Сапог находил время, когда хозяин спал или был занят работой, чтобы тот не заметил его отсутствия. Поначалу Марк и правда не замечал пропажи. Но однажды проснулся оттого, что его правая нога замерзла: сапога на ней не было. Тогда Марк долго плакал, не мог заснуть. А когда наутро сапог вернулся, хозяин выкинул его на помойку...

Эта книжка настолько же прекрасна, насколько и отвратительна. Когда читаешь, начинает подташнивать, но остановиться не можешь, потому что совершенные невменяемость, сумасшествие и отчуждение автора переходят все мыслимые и немыслимые границы. Настолько пораженной и ошарашенной в собственном абсолютном непонимании происходящего я не была никогда. То, что есть на страницах этой книги, невозможно не то, что пересказать, но даже хоть чуть-чуть предугадать при прочтении. То есть всё становится таким открытием, от которого захватывает дух...

Сегодня началась игра. Обещала продолжаться вечно. *** Мангрен бежал по дороге, спотыкаясь на каждом шагу от усталости. Его ноги до этого успели пройти уже не одну сотню километров, пытаясь скрыть своего хозяина от хищных птиц. Нет, птицы не преследовали его: они просто один раз устроили себе ужин на его холме. Мангрен оглядывался, что на самом деле было бессмысленно. Для него это значило – повернуться лицом к возможно близкой смерти. Но ее там могло и не оказаться, так что поворачивался он на всякий случай...

Доротея жила на окраине леса. Она часто ходила гулять и никогда не ожидала, что в лесу кроме нее еще кто-то есть. А Оскар был слеп. И даже меньше Доротеи ожидал кого-то встретить. У него, как водится за слепыми, был тонкий слух, поэтому он мог бы понять, что кроме него в окрестностях еще кто-то живет. Но это было невозможно. Так они и жили. Доротея собирала ягоды и грибы, а Оскар убивал животных. Их он мог слышать. И руки у него были ловкие. Доротея не способна была на убийство. Оскар был безумно красив, но даже не подозревал об этом...

У Мари родился мальчик. Роды прошли легко, на поляне рядом с озером. Когда малыш появился, он не закричал, а начал задыхаться. Мари, испугавшись синеющего личика, бросила ребенка в воду. Тот благодарно забулькал и отправился в свободное плаванье. *** А где шар для боулинга? - Это голова Господа с тремя дырами катится по стройной цепочке галактик...

Да уж… Я впечатлительный мальчик. Расту себе потихоньку и никто даже не замечает, как расширяются мои зрачки каждый день и сужаются к вечеру. Я принимаю наркотики в виде впечатлений от всего, что вижу вокруг. Каждая пролетевшая мимо птица или колыхнувшееся от порыва ветра дерево - смерть для меня. Точнее, для чего-то внутри меня, что обрывается, закрывая глаза всем зрителям вокруг. Когда речь заходит о впечатлениях, мои смиренные и покладистые родители оказываются заняты столь достойным делом, что точно не принимают участие в чуде, которое совершает Мироздание каждый день...

Помню синий светящийся шар в моей груди. Так он жег и мешал: хотелось разорвать грудную клетку и вытащить его оттуда. Он был там неспроста. Я смогу сама. Чем злее я, тем больше во мне сил. Когда я злюсь, я не хочу плакать. Я просто сама по себе. Слёзы не помогут тебе добежать до туалета, когда тебя посреди ночи рвёт желчью. В этот момент я тот человек, который спросит: “А зачем ты плачешь?” Сейчас я тот человек, что ненавидит этих любопытствующих. Сейчас я плачу и принимаю в себе этих двоих: воина и творца — а может быть, и многих...

Мартин сел на кровать и аккуратно достал из груди своё сердце. Оно было маленьким и сверкало лишь изредка. Пламя на ладонях Мартина потухало, а он сидел и смотрел на него. Мартину хотелось плакать, но он боялся обронить слезу на крошечный огонёк в его руках. Он боялся дышать, чтобы случайно не убить последнего себя, что остался от пожара. Мартин думал, может тихонько раздуть пламя, медленно, аккуратно, чтобы огонь вновь разгорелся хотя бы чуточку сильнее. Но когда попробовал, понял, что идея была плохой: сердце колыхнулось в сторону и чуть не потухло...

В одном из дворов маленького городишки жила собака. У неё была очень уродливая морда: неестественно длинная, вытянутая, со страшными буграми – и уши разного размера. Её пасть до конца не закрывалась. В том же дворе любил играть мальчик, не старше трёх лет на вид. У него была задержка в развитии и глухота на правое ухо. Кожа ребёнка была смуглой, словно кофейные зёрна, как и гладкая шерсть уродливой собаки. Родители просто оставляли его в песочнице, зная, что он так и будет сидеть там, пока они не вернутся...