Макс Лайф

Часть шестая (финал): Это не простой диалог, откровенно говоря. Мы находимся в войне. Соединённые Штаты, вы знаете, принимают решения, и они реально могут остановить Путина, и я на это рассчитываю. Но я реально рассчитываю на давление со стороны Соединённых Штатов. Сейчас Соединённые Штаты больше выступают медиатором, и это правда — они медиируют между нами. Но я бы очень хотел, чтобы они предприняли больше шагов по давлению на Россию, потому что я думаю, что Путин не хочет останавливать эту войну. Но он может это сделать, если Соединённые Штаты надавят сильнее. И президент Трамп может это сделать, я так думаю...

Часть пятая: Я сказал бельгийскому премьеру. Я только что перед нашей пресс-конференцией общался с ним тет-а-тет. У нас уже была встреча. Мне кажется, я ему всё сказал, и он мне всё сказал. Окажется ли это продуктивным — мы с вами увидим. Нам нужно немного времени. Есть внутренние вопросы. У кого-то есть внутренняя политика. А кто-то против Украины — чтобы Украина ни хотела, ни делала, всё равно кто-то против. Это их политические предрассудки, если честно. Есть несколько форм, чтобы Украина получила финансирование. По большому счёту, сегодня Украине нужно закрыть эту проблему и иметь финансирование...

Часть четвёртая: Деньги нужны, чтобы Россия и кто-либо ещё не использовали эти российские активы как рычаг влияния на нас. Мы хотим решения, безусловно, для того чтобы это не было частью переговоров. Мы хотим этот инструмент, чтобы он поддерживал нас. Мы более уверены в стиле переговоров с таким инструментом, чем без него. И на вопрос: а как вы будете стоять ещё год, если у вас нет решения, — есть сразу ответ. И тогда не возникает подобных вопросов. А пока такие вопросы в воздухе есть. Хочется убрать всё излишнее и сфокусироваться на реальных причинах, которые могут реально остановить Путина...

Часть третья: Я сегодня проговаривал с партнёрами, что мы можем долго дискутировать о многом, но каждый день летит. Каждую минуту куда-то прилетает. Это нужно сбивать. И поэтому партнёры либо дают лицензии, либо дают ракеты, либо помогают деньгами, а мы сами покупаем. Других выходов нет. Понимает ли Европа? Думаю, понимает. Но, мне кажется, самый лучший ответ — это то, что русские закладывают рекордные бюджеты не на мир, а на войну. Не с кем-то абстрактным, а с нами. Безусловно, всю эту индустрию потом нужно кормить. И кормить постоянно. Нельзя просто дать им деньги на следующий год, а потом...

Часть вторая: Если весной Украина не получает соответствующий транш, который в случае мира Украина будет использовать для восстановления нашего государства, а в случае продолжения войны — использовать эти деньги на следующие приоритеты, прежде всего на производство дронов, и если этот транш не поступит, Украина будет вынуждена в разы сократить производство дронов. Для сравнения: если сегодня по дешёвым дронам, используемым на поле боя, у нас примерно конкурентоспособное количество таких дронов по сравнению с Россией, то без финансирования их станет значительно меньше. Что касается дальнобойных дронов, сегодня мы используем собственные возможности, и они работают...

Часть первая: Я бы не хотел от имени лидеров говорить, в каком формате возможна финансовая поддержка Украины. Мы понимаем, что большинство лидеров поддерживают репарационную позицию, но есть лидеры, которые поддерживают и другие инструменты. Я не могу сказать вам за лидеров, чем закончится сегодняшний день или следующий день. В одном, мне кажется, мы объединены: мы не можем позволить себе, чтобы Украина осталась без ответа в эти дни по поводу финансовых возможностей на следующий год. Потому что это действительно опасность. В чём угроза? Дефицит составит 45–50 миллиардов — это точно. Дефицит может быть и больше...

Часть восьмая (финал). Поэтому мы готовы пойти на эту жертву, и я надеюсь сегодня вечером, завтра вечером или когда потребуется выйти и сказать, что мы достигли политического соглашения. Именно это нам и предложило государство. Мы нашли политический язык, который позволяет перевести это политическое соглашение в реальную финансовую поддержку стране, которая ежедневно, еженедельно теряет тысячи своих граждан в ужасной войне за свободу и демократию, которые нам так дороги. Другой альтернативой был бы ужасный, ужасный провал. Я не могу использовать аргументы типа «мы давали вам газ», потому что, по моему мнению, мы его продавали...

Часть седьмая. Теперь вопрос в том, что произойдёт дальше. Я не могу сказать, что Европа уже оказала этому решению подавляющую поддержку. Некоторые страны уже высказались, другие — нет. Не все относятся к репарационному кредиту с энтузиазмом. Известно, что Германия, Польша, страны Балтии и Скандинавии полностью поддерживают репарационный заём. За этим стоит не только юридическое и финансовое, но и геополитическое обоснование. Это важно понимать. Чем ближе страны находятся к России, тем сильнее историческая память и тем выше мотивация занять жёсткую позицию. Это не упрёк, это констатация факта...

Часть шестая. Поэтому я хочу подчеркнуть: защита от ответных мер абсолютно необходима. Необходимо защитить ликвидность, и мы должны быть защищены от рисков, которые не являются гипотетическими сценариями далёкого будущего, а существуют уже сейчас. Кроме того, страны, находящиеся в центре событий, могут признать юридические или административные решения России. Я уже упоминал Китай и Южную Африку. Эти страны нередко занимают сдержанную позицию, особенно когда это соответствует их политическим или экономическим интересам либо существующим альянсам. Наконец, существуют ли альтернативы репарационному кредиту? Я возвращаюсь к самому началу своего выступления...

Часть пятая. Позвольте мне подробнее остановиться на рисках, которые поднимает бельгийское правительство, и на рисках, вытекающих из двустороннего инвестиционного договора с Российской Федерацией. В этой связи Комиссия и другие государства-члены недостаточно учитывают наши просьбы об управлении Paris Pass. Сложность управления этим договором является для нас условием на начальном этапе возмещения убытков. Важно также, чтобы часть из 18 государств-членов, заинтересованных в таком договоре, управляла им самостоятельно. Если бы только мы могли с этим справиться, мы бы, парадоксальным образом, подвергли себя ещё большему риску...

Часть четвёртая. Итак, это третье условие. И это не гипотетическая опасность, как я только что описал. Это уже происходит. Хотя деньги из Euroclear можно было бы перенаправить, иной подход к деятельности в Бельгии и других странах Европейского союза значительно увеличил бы риски. Это также значительно увеличило бы риск того, что российские противники будут целенаправленно атаковать Бельгию. И это тоже неприемлемо. Если мы прыгаем, мы прыгаем все вместе. Бельгия не примет решение, при котором риски и ответственность будут лежать только на нас. Другие страны G7 также должны быть вовлечены в этот процесс...

Часть третья. Третий аспект касается евро как резервной валюты. Использование этих российских активов будет сопровождаться снижением стабильности и привлекательности евро на мировом рынке. А в худшем случае это может также спровоцировать снижение роли евро как глобальной резервной валюты. Именно об этом недавно предупреждала, в частности, Кристин Лагард. Это то, что необходимо учитывать. Делает ли это всё совершенно невозможным? Нет, не делает. Но это то, что следует очень тщательно обдумать, прежде чем двигаться дальше. При всём этом я уже обозначил некоторые из наших фундаментальных проблем...