михаил светланин

В лесу Здесь вековые сосны-силачи Шумят, и дятел тут стучит, стучит. Здесь мотылек, проживший только день, Твой взор украл, летя сквозь свет и тень. Ты тут повсюду видишь бытие, Здесь жизнь кругом, она очам несметна...

К реке Шуршат осколки высохшего щебня. Спешу к реке. Прибрежная сосна Уже для ока жадного видна Хвоинками взъерошенного гребня. Вот берег – этот дом для сотни трав, Нагим почти купальщицам раздолье. Вдохну речного ветра и стремглав В поток нырну, и вздрогну поневоле. Плыву. Спешит за мною стрекоза, Друг камыша и хлябей полусонных, И солнца луч, дробясь в волнах зеленых, Печет затылок, ослепив глаза...

Элегия Деревья старых парков городских, С годами лучше понимаешь их, Хотя б отчасти. Их, окруженных сорною травой, Забытых всеми (может быть, и мной) Во дни ненастья. А статуи тех парков, средь их бед Печать хранящие упрямо столько лет, Античных вкусов. Ты поневоле им рукой махнешь, Когда усталый или пьян бредешь В избытке чувств. И как-нибудь, когда не будешь злой, Когда, вдохнувши пыли золотой С листов осенних, Вдруг остановишься и встанешь в полный рост… Тебе покажется, что ты велик и прост В своем забвеньи, Как этот парк...

Зима уж на излете, не грусти. Едва сомкнешь пушистые ресницы, Лишь вновь свой неприступный взгляд царицы Раскроешь, и прикажет расцвести Окрестностям и далям без границы Огонь весенний, молвив: "Снег, прости!" Коснёшься трав, вдохнешь дурман цветов, Удивлена весенним рукодельем...

К реке Шуршат осколки высохшего щебня. Спешу к реке. Прибрежная сосна Уже для ока жадного видна Хвоинками взъерошенного гребня. Вот берег – этот дом для сотни трав, Нагим почти купальщицам раздолье. Вдохну речного ветра и стремглав В поток нырну, и вздрогну поневоле. Плыву. Спешит за мною стрекоза, Друг камыша и хлябей полусонных, И солнца луч, дробясь в волнах зеленых, Печет затылок, ослепив глаза...

Элегия Деревья старых парков городских, С годами лучше понимаешь их, Хотя б отчасти. Их, окруженных сорною травой, Забытых всеми (может быть, и мной) Во дни ненастья. А статуи тех парков, средь их бед Печать хранящие упрямо столько лет, Античных вкусов. Ты поневоле им рукой махнешь, Когда усталый или пьян бредешь В избытке чувств. И как-нибудь, когда не будешь злой, Когда, вдохнувши пыли золотой С листов осенних, Вдруг остановишься и встанешь в полный рост… Тебе покажется, что ты велик и прост В своем забвеньи, Как этот парк...

Утром синим... Утром синим идешь, не сутулясь в плечах. И в глазах, и вокруг светло. Боль проходит, и снова кровь горяча, И растаял снег, и бледным рукам тепло. Ты идешь по задворкам, по старым кварталам, деля С воробьями апрель, с детворой – золотистые лужи...

Не таял снег – убор глухой Полям и травке луговой, К морозу славная обновка. Но март лучи сквозь тучи льет... Гляди-ка, по стеклу ползет Букашка, Божия Коровка! Гляди, она уже летит, Расправив крылья рыжий шелк! Весне платить почтенья долг, Лучи приветствовать спешит...

Должно быть, облаки густые Покрыли, странствуя на юг, Попутчицы ущербный круг. А, может быть, и много проще – Луна укрылась за стеной У города, как за спиной, Притихшего в плену полнощи, Не зримого во тьме ночной...

Bellum omnium contra omnes. И нет обители больной душе Ни в снах, ни в яви. Но всюду лишь тоска о барыше Да взгляд лукавый. Да толпы перепуганных, больных, От горя хмурых. В чертогах каменных, во храмах золотых... Как в темных тюрьмах. Лишь иногда надежда заблестит, Рассеяв смуту. И с этим миром будто примирит, Пусть на минуту...

Что значит жизнь, и рядом – ни души, Как объяснить тебе?.. Прощай. Пиши». 2000