Такое розовое одеяло,с какими-то собачками и кружочками. Их два было,но я подросла,и мама сшила их вместе. Запах люголя и огня запомнились. Люголь мне всегда нравился, вкусным казался, и цвет у него на марлечке,зажатой ножницами, был красивый такой,глубокий. До сих пор люблю тёмное дерево,покрытие лаком или карамельку из жжёного сахара,которая подгорела и стала горькой. А огня,потому что мама нагревала банки,которые ставила мне на спину,когда я болела. Мне нравилось болеть. Это целый ритуал,столько пузырьков,шуршачих упаковок,бутылки с сиропом. А банки? Это таинство,обряд единения. Сначала мама готовит диван,там обязательно чистая простынь,светлая,пахнет мылом вкусно и немного белизной,одеяло рядом. Я лежу и смотрю за ней,она ходит так,хаотично,волнуется,стучит банками,блюдечко ставит,в комнате свет приглушённый. Зажёгся огонь,стерилизуется банка и раз,уже на спине. У этого огня особенный запах,не больничный,нет,теплом пахнет. В самом прямом смысле,если ассоциировать тепло и запах,то оно пахнет именно так,стерилизуемыми банками из детства. Потом тебя закутают в одеяло и ляжет мама рядом,будет трогать лоб постоянно и смотреть так,тревожно и мокро как-то. Это не от слёз мокро,а в глазах отражается лампа светильника, жёлтая такая , и ,будто влажные глаза,мокро смотрит. Расскажет сказку про мышонка Пика,потом будет думать,что я уже заснула. Подходит часто,слушает ,как я дышу. Столько пузырьков и все для меня одной,всегда чистая простынь светлая,хотя ясно,что она заляпается сразу и банки,хоть и чистые сразу,но все-равно огнём надо,чтоб ещё чище и присосались хорошо. И всё для меня одной. Засыпая,слышишь как мама всё убирает,тихонько шуршит,постукивает,воду включает слабым напором-это тоже всё для меня одной,так тихо и из-за этого медленно,хотя устала очень. А потом ещё рядом сидит и гладит ,неосознанно,по привычке. Хорошая привычка-гладить ребёнка. Мне всегда нравилось болеть.