478 подписчиков
27 августа – праздничный день в истории Театра имени Моссовета, День рождения Фаины Георгиевны Раневской. Но также это день, отмеченный печалью. 27 августа 2011 года не стало народной артистки СССР Ии Саввиной.
Они были связаны, эти две выдающиеся актрисы разных поколений.
Ия Саввина – о Раневской: «Впервые я пришла в квартиру Раневской, когда она была больна, и мы репетировали “Странную миссис Сэвидж” у нее дома. Высокая, седая, красивая (становясь старше, хорошела, но, когда ей говорили об этом, обижалась: “Вы надо мной издеваетесь”) в длинном черном халате, она казалась больше своей квартиры, словно не вмещалась в нее. Так же не вмещается ни в какие слова. Отмечать 80-летие она отказалась. Так было и за пять лет до того. “Давайте устроим ваш праздник, — просили мы ее. — Сколько людей почтут за честь и радость приветствовать вас!” “Вы сума сошли, — мгновенно реагировала она. — Я расскажу, как это будет выглядеть. Сидит старуха в кресле, и все поют гимн ее подагре. Потом ей дарят сто пятьдесят дерматиновых папок, она вызывает грузовое такси, чтобы все это увезти, приезжает домой и на нервной почве ‘дает дуба’. Зачем мне и вам это надо?”
Я не помню, чтобы Раневская что-нибудь для себя просила, искала какую-либо выгоду. При этом у нее было обостренное чувство благодарности за внимание к ней. В связи с 80-летием ее наградили орденом Ленина, и мы, несколько человек, приехали с цветами поздравить Фаину Георгиевну (постановление опубликовано еще не было, только в театр сообщили, и Раневская ничего не знала). Реакция ее была неожиданной; мы привыкли к ее юмору — даже болея, шутила над собой. А тут вдруг — заплакала. И стала нам еще дороже, потому что отбросила завесу юмора, которым прикрывала одиночество.
Среди множества поздравлений была телеграмма от Сергея Юрского, которого она любила и высоко ценила: “Дорогая Фаина Георгиевна, вы солнце и гордость русского искусства”.
“Я плакала и готова была покончить с собой, — говорила она, — потому что он написал то, что не соответствует действительности. Я же ничего не сделала из того, что, в общем-то, могла”.
Раневская не кокетничала, скромности ее было чуждо неумное ханжество. Фаина Георгиевна знала, что одарена природой, но она была обременена своим талантом, который не удавалось полной мерой выплеснуть. У Андрея Платонова есть строки как будто про нее: “Он скучал от своего таланта, как от одиночества, не зная, как нам высказать это, чтобы мы поняли”.
Она все чаще болела, но грустила об одном: “Какое наслаждение было бы сидеть болеть и учить роль”.
Фаина Георгиевна утверждала, что, начни она жизнь сначала — стала бы археологом. Мне кажется, наоборот, — будучи археологом, все равно стала бы актрисой. Человек высокой культуры, она прекрасно знала литературу, увлекалась биологией и генетикой. Археология — пласты миллионнолетней культуры, опыт всего человечества. Уникальная натура актрисы находилась в непосредственной связи с этим опытом, и ее интерес к археологии казался мне естественным.
Фаина Георгиевна рассказывала, что, увидев горе своей матери по поводу кончины совсем чужого и незнакомого Чехова, она прочла “Скучную историю”. “И здесь кончилось мое детство”, — утверждала она.
Детство кончилось, но след его, прекрасный след чистоты и правды, остался в ней навсегда. Не случайно на столе, среди любимых книг, не стоящих на полке, а читаемых, перечитываемых, — “Сказки” Андерсена. В письмах она позволяла себе погрустить, “поплакаться в жилетку”, но в беседе любое напряжение снимала юмором. “Я уже давно ничего не читаю. Я перечитываю. И все Пушкина, Пушкина, Пушкина... Мне даже приснилось, что он входит и говорит: ‘Как ты мне, старая дура, надоела!’»
Вечная память!
3 минуты
27 августа 2024