Людей, имевших гармошки – хромки, русские, тальянки, а также гармонии более высокого ряда – баяны, полубаяны, аккордеоны, полуаккордеоны, четвертьаккордеоны, – у нас в селе всегда бывало много. Каждый мог сыграть вам десяток незатейливых мелодий, от «Подгорной» в два-три колена до какого-нибудь старинного вальса вроде «Березки» или «На сопках Маньчжурии», однако настоящие гармонисты, как, впрочем, и любые мастера, во все времена были редкостью.
Первым таким музыкантом, поразившим меня своим мастерством, был Геннадий Песиголовец. Правда, вторую половину жизни провел он не у нас, а в соседнем селе, но до последних дней неизменно считал себя таскинцем, ибо в Таскине родился, вырос и прожил свои лучшие годы.
Однажды рассказывал мне бывший правленческий конюх Егор Сафонов, как встретил его Песиголовец в Сагайском, где Егору случилось быть просто проездом с кем-то из наших таскинских мужиков. Встретил и не отпустил. Взял лошадь за повод и привел к воротам своего дома. Угостил мужиков домашними солениями да варениями, предварительно, конечно, сбегав в кооперацию. А после застольной беседы, разбередив дорогие воспоминания, пригласил в горницу и сел за пианино. Конюх Егор, верно, небольшой ценитель фортепианной музыки, но и всякий на его месте понял бы, что играл Геннадий Семенович здорово, вкладывал душу, то смежая глаза и морщась, как от горькой кручины, то вдруг улыбаясь и подпевая, а пальцы его при этом семенили по клавишам вроде бы сами собой, мелькая, по словам Егора, «ровно спицы в колесе». Сам хозяин плакал – и у мужиков слезу вышибал, сам смеялся – и гости веселели невольно.
А я не знал прежде, что Песиголовец еще и пианист.
Я впервые увидел его году, наверное, в пятидесятом. Прошел слух по селу, что приехал Песиголовчихин сын, военный и гармонист. Играет в клубе на таком огромном баяне, что и сам за ним едва виден, даром что ростом ничуть не обижен. С трудом пробравшись вечером в клуб (детей туда не пускали), я действительно увидел человека в гимнастерке, с ремнем через плечо, со звездами на погонах. Лысоватый, веселый, подвижный, он ходил вдоль сцены с увесистым черным баяном на плече, размеры которого и впрямь были внушительны. Держа это подобие сундука перед собой, гармонист даже невольно прогибался в спине. Особенно меня удивило несметное количество пуговок на «голосах» и на «басах». Раньше я не видел подобного музыкального инструмента. Знаменитый полуаккордеон с перламутровыми планками, на котором играл ветеринар Иван Демьяныч, сразу потускнел в моих глазах.
Но недолго таскинские танцоры наслаждались игрой настоящего баяниста. Оказалось, что Песиголовчихин сын приезжал лишь на побывку. Однако через несколько лет Геннадий Семенович снова приехал в Таскино, теперь уже насовсем, чтобы жить и работать. На этот раз погон на нем не было. Он стал преподавать в школе географию. Мне учиться у него не пришлось, и я не стану говорить, каким он был учителем. В моей памяти Песиголовец остался навсегда талантливым музыкантом и артистом. Думаю, что именно таким запомнил его каждый в нашем селе. Он участвовал в пьесах и сам ставил спектакли, и с удивительной способностью перевоплощения читал басни «в лицах», но главное – играл. Все послушно звучало в его руках: баян и аккордеон, скрипка и гитара, мандолина, балалайка и труба. Казалось, не было инструмента, которым бы он не владел. А в Таскине такого инструмента действительно не существовало. Причем играл он всегда с явным удовольствием, заразительным настроением и с той кажущейся легкостью, которой отличается каждый истинный мастер в своем деле. Даже когда Геннадия Семеновича, школьного учителя и артиста, неожиданно избрали председателем колхоза, он не оставил ни клуба, ни сцены, ни своих музыкальных инструментов.
Часто в его виртуозной игре было что-то от фокуса, от цирка. Помнится мне до сих пор один номер, который наши доморощенные конферансье и подали-то чисто по-цирковому: «Оригинальный жанр. Выступают супруги Песиголовцы!». Раздвинулся занавес.
3 минуты
25 мая 2024