207 подписчиков
Продолжаю изучать воспоминания сына ялтинского врача Владимира Дмитриева.
Борис Дмитриев о Ялтинской мужской прогимназии (на днях проводила групповую экскурсию по бывшей мужской гимназии, она еще не была построена, когда Борис был гимназистом):
«Впечатление о Ялтинской прогимназии у меня осталось серенькое. Неплохой педагог был по русскому языку, по географии и по математике. Между прочим, только по этим предметам и по рисованию я учился хорошо, по языкам, особенно по немецкому, отвратительно. Не давались мне языки! По немецкому языку я даже получал единицы. Ко мне приглашали репетитора-немца — тоже на костылях!
Приходил ко мне ещё учитель рисования, довольно бездарное существо, он скоро был отставлен. Продолжал я учиться и игре на рояле. Я потерял счёт учительницам — и киевским, и ялтинским. Каждая начинала сначала, ставила руку по-своему. По совести говоря, я почти что с отвращением играл экзерсисы Ганон, гимны. В Киеве у нас ставили на рояль будильник, я грешным делом переводил стрелку минут на 15-20 и сокращал свой музыкальный час. Раз даже попался на этом преступлении!
Полноценных друзей среди учеников у меня не было, но и врагов тоже. Ближе всего я был с красивым живым пареньком — Авланти, сыном грека-массажиста, ещё более красивым Латри, внуком мариниста Айвазовского, с сыном ялтинского торговца (фамилию забыл) и, пожалуй, ещё с Хвощинским, сыном генерала и ялтинского городского головы. Мальчик не очень умный, но добродушный, живой, громогласный.
Из них наиболее интересный Латри, мальчик с большими способностями в живописи. Как-то в Ялту приехал крупный художник-пейзажист проф. Орловский. Он — знакомый отца, дечился у него. Я был у него с отцом. Орловский показал нам несколько набросков акварельных Латри, ему подаренных, и сказал: «Какая прелесть; я уверенно предсказываю, что это будет крупный художник».
Между прочим, мою какую-то копию в масляных красках, которую мать ему показала, он очень небрежно отодвинул и неодобрительно отозвался.
Перечисленные ученики были живые, милые ребята, но дружбы у нас не было. В играх я из-за костылей участия принимать не мог. В перемены дети убегали играть во двор.
Я сидел один в классе, туда забегала девочка лет десяти — дочь инспектора. Неожиданно говорила какую-то неприличную гадость и со смехом убегала. Брат её, мой сотоварищ по классу, тоже отличался в этом стиле.
За скучными уроками, я в общей своей тетради зарисовывал учителей в правдивом и карикатурном виде. Хорошо, что тетрадь попалась в руки только одному помощнику надзирателя, когда-то бывшему у меня репетитором, и дело обошлось благополучно.
Старший надзиратель, прозванный нами Каштаном, наверное наложил бы на меня наказание. Мы не любили Каштана, человека тихого на словах, но придирчивого, лысого, с большой рыжевато-каштановой бородой…»
2 минуты
12 марта 2024