13 подписчиков
Потом принесли до пояса обнаженного солдата. У него на спине была небольшая рана. Крови не заметил, но он был очень бледен. Когда я присмотрелся к этому раненому, то невольно спросил: «А не ты меня толкнул?» Он ничего не ответил. Положили его на стол, чтобы вытащить осколок. Через несколько минут на этом столе солдат скончался. Я был очень удивлен, что от такой малой раны человек погиб.
Дошла очередь и до меня. Стал просить хирурга, чтобы мне ногу не отрезали, так как я футболист. Он усмехнулся и через некоторое время сказал: «Если у тебя хорошая кровь, то все будет в порядке». Когда через тридцать лет мой сын Владимир сильно травмировал ногу от щиколотки до паха, то я ему сказал: «Если у тебя хорошая кровь, если ты унаследовал мою кровь, то все будет в порядке». У него очень быстро зажила эта огромная рана, хотя до сегодняшнего дня не знаю группу своей крови. Обработали мне рану, наложили небольшой гипс, и тут же мне очень захотелось есть. Сказал об этом хирургу. Он приказал медсестре накормить меня. Подала она бутылку шампанского, большой кусок топленого говяжьего или бараньего жира в 200-300 грамм, луковицу и краюху хлеба граммов пятьсот. Все предложенное я съел и выпил. Понесли меня в палату-зал, где на койках было не менее 50-60 раненых. Уложили меня где-то в 3-4 часа утра, а потом разбудили словами: «Подымайтесь, больной, наступила ночь». Я возмутился: какой я больной? Но мне говорят: «Готовьтесь к эвакуации, рядом стоит теплоход». Стали меня одевать. Присмотрелся – у медсестры душегрейка-безрукавка стеганая матерчатая, а у меня меховая. Отдал свою девушке на память. Положили меня на носилки, и санитары понесли к теплоходу «Белосток» или «Львов», уже стал забывать, путать. Там, на теплоходе, я увидел своего земляка-джанкойца, он оказался боцманом этого теплохода. Понесли меня в его каюту. В скором времени земляк добыл мне костыли. Почти сразу теплоход начал уходить из Севастополя. Начался шторм. Я почувствовал себя плохо. Попросил у боцмана посудину, чтобы «травануть». Тот уговаривал меня выпить водки или коньяка, но я не смог. Принес кружку шампанского, я выпил и тут же вытравил. Попросился на верхнюю палубу. Начался дождь. Шторм стал стихать. Сопровождали теплоход катер «морской охотник» и малая подводная лодка. Была низкая облачность. За облаками был слышен шум одиночных немецких самолетов. На этом мое участие в обороне Севастополя закончилось.
- Как сложилась судьба джанкойцев последнего августовского призыва?
- Из тех, кто прибыл в Севастополь, к концу обороны уцелело четыре человека: Георгий Самбурский, Анатолий Кашканов, Николай Мельников и я. Только в 1942-м году в 7-й бригаде морской пехоты погибли: Николай Высокогляд, который в детстве за меня ходил давать послушать свое сердце, Анатолий Попандопуло, Арон Черняховский, Григорий Дмитриенко, сражавшийся уже в рядах 95-й Молдавской стрелковой дивизии, и другие. С 1942-го года после госпиталей в армии остались я и Николай Мельников, с которым встретился в 1943-м после Сталинграда в Геленджике. Тогда он был шкипером на небольшом деревянном сейнере «Иван Папанин». Из его рассказов я узнал, что на сейнере часто ходит на «Малую Землю» один полковник. Почему офицер выбрал его тихоходный деревянный кораблик? Оказывается, этому кораблику не угрожали магнитные мины. Этого полковника перед вечером один или два раза я видел. Потом, через десятки лет, увидел знакомое лицо по телевизору и вспомнил – это был Леонид Ильич Брежнев. «Иван Папанин» поздней осенью 1943-го года подорвался на контактной мине в Керченском заливе. Николай Мельников погиб. В обороне Севастополя в 1941-1942 годов было много джанкойцев, молодых и пожилых, как мужчин, так и женщин. Были они в 7-й и 8-й бригаде морской пехоты, служили в 95-й и 172-й стрелковых дивизиях, в отдельных полках и батальонах. При этом все проявили себя героически.
3 минуты
2 февраля