Найти тему

Вернём полиции былое величие


Читая «Горькие силлогизмы» Чорана наткнулся на такой вот фрагмент:

«Говорить: мне нравится такой-то режим больше, чем какой-либо другой, — значит нечетко формулировать свои мысли. Правильнее было бы сказать: я предпочитаю такую-то полицию другой полиции. Ибо, в сущности, история сводится к классификации полиции; ведь о чем рассуждает историк, как не о представлении, которое на протяжении веков складывается у людей о жандарме?»

Мысль достаточно очевидная: так или иначе, но общество давно уже приговорено к выбору надзирателей. Но все-таки сам по себе надзиратель еще не есть высшая мера наказания, а значит, сохраняется надежда на «вновь открывшиеся обстоятельства» и, в конце концов, шанс на апелляцию. В том числе и к той самой истории, которую упоминает Чоран.

Как известно, в античности полноценным гражданином был вооружённый гражданин, а общественный порядок был заботой самой гражданской общины. Иметь оружие запрещалось только рабам. И понятно, что «надавить» на такого гражданина — вооруженного и экономически независимого собственника — с помощью каких бы то ни было средств внутреннего насилия в принципе невозможно. Выполнение публичных обязанностей, включая военную службу, было нормой существования граждан полиса и республики, традицией защиты своей̆ свободы и собственности. И пока эта традиция сохранялась, цивилизация свободных граждан процветала. Когда же публично-властные институты деформировались, а их функции стали выполняться так называемым «профессиональным аппаратом», включающим наёмное войско, греко-римская правовая культура погибла: на Западе ее поглотили варвары, а на Востоке — различные гибридные режимы.

Пришедший же на смену феодальный порядок средневековья говорит сам за себя: собственники либо самостоятельно обеспечивают защиту своих владений, либо заключают договоры с другими представителями рыцарского сословия. Своего рода триумф частнособственнических отношений аристократии, образующих специфическую систему сдержек и противовесов — меча и доспехов. Как тут не вспомнить слова Франклина, что истинная демократия есть договор между одинаково хорошо вооруженными джентльменами. То есть очевидно, что феномен равноправия возможен только в случае фактической возможности защищать своё с оружием в руках. Как только возникает специальный аппарат, наделенный эксклюзивными полномочиями по применению насилия, общество делится на фундаментально неравноправные группы с огромным простором для злоупотреблений — которым, конечно, будут пользоваться в своих интересах те, кто наделен силой. В этот момент свобода скукоживается до того самого выбора надзирателей — хотя и тут есть определенные вопросы.

Полиция в современном смысле, что не удивительно, приходит вместе с феноменом государства. Практически до конца XVII века этот термин в европейских языках означал просто «общественный порядок» (см. Николя де Ламар «Трактат о полиции», 1750). И вплоть до Наполеона никакого органа, отвечающего за все виды внутренней безопасности, не существовало. В средневековых городах, например, порядок обеспечивался на полупрофессиональной основе: благодаря своего рода тендерам (различные должности покупались ради будущих доходов — практически частные охранные агентства) или же в сельской местности безопасность помогали обеспечивать выборные служащие, по типу шерифов и констеблей в Англии. Начиная с XVIII века присутствие облаченной в форму полиции уже ощущалось в каждом округе и городе, но катастрофические последствия для человеческой свободы имела организация внутренней службы безопасности (впервые она появилась во Франции под названием Sûreté) — прародительница печально известного политического сыска. Ну а дальше вы и так всё прекрасно знаете.

Поэтому Чоран, конечно, ставит верный диагноз: сегодня все рассуждения о режимах — это рассуждения о полиции, но факты он все же несколько приукрашивает, ведь, как показывает история, так было отнюдь не всегда. И надеюсь, что когда-нибудь общество вернет полиции былое величие, расчеловечив её статус до нейтрального понятия «общественного порядка».
3 минуты