Найти тему

Весь этот механизм, состоящий из планок, планочных реек, городушки и кнопочных механизмов, находится в деках, которые соединены между собой мехами и складываются с помощью борин, оживал по желанию волшебника – гармониста.

Это пастух Егорка первый просыпался, выливал на себя ведро родниковой воды, растирал мускулистое тело вафельным полотенцем, брал гармошку и, сев на завалинку, начинал тихо играть наигрыши и мелодии любимых песен. В зелёных глазах отражалось показавшееся из-за гор солнышко. Белокурые волосы волнами украшали смуглое лицо парня. Сшитая из мешковины одежда не портила стати и красоты Егора. Такие люди в любой одежде хороши.
Деревня нехотя просыпалась.
– Ку-ка-ре-ку! – начинали кричать петухи, заскочив на плетень забора.
– М-муу! – требовали воды коровы.
– Когда ж он спит! – ворчали старики, устало улыбаясь, закручивали в «козью ножку» кусочек газеты «Правда», набивая её крепким самосадом. Прикурив от кремня, затягивались полной грудью. Выпустив дым, наслаждались запахом махорки, вспоминая лихую молодость.
Начиналась возня в сараях. Скрипели ворота и калитки. Коты, последний раз подав голос, залезали под печку или на чердак для отдыха после неспокойной ночи.
Стадо, как горный поток, сливалось в единое целое и грандиозно следовало к пастуху, приветствуя музыку радостным разноголосьем. Егор садился на вороного коня и, продолжая играть, грациозно ехал впереди. Рядом бежали две лохматые дворняги: маленький пёс – Шарик и большой – Бобик.
– Опять позавтракать забыл! – кричала ему вслед матушка.
– Я взял с собой перекусить! – успокаивал её Егорка и скрывался за косогором окутанный сизой пылью от просёлочной дороги.
Возле речки, на ромашковой поляне, Егорка обычно останавливался и, дождавшись, когда стадо напьётся, мыл коня и купался сам, плывя вразмашку против быстрого течения. Затем, поднявшись на пригорок, садился под берёзку и с аппетитом ел картошку в «мундире», зелёный лук с петрушкой, ржаной хлеб и огурцы.
– Шарик-Шарик на сухарик, – шутил Егорка, – а тебе Бобик щелбан в лобик! Вас легче убить, чем прокормить. Бегите охотиться. Зайцев и сусликов полно.
После этого парень дремалНе успел Егор научить сына первым премудростям игры на гармони. Началась война с фашистами. Заплакали и запричитали бабы от горя, когда Егору пришла повестка из военкомата. Запили мужики на нервной почве. Через пару дней, возле сельсовета после короткого митинга, начали прощаться с новобранцами.

– Лучше б меня призвали, – прошептал, шмыгнув носом и прослезившись, дед Степан. – Я своё отжил. Ты гармонь оставь сыну. Поди, не на гулянку идёшь.
– Ты меня батька не хорони прежде времени, – ответил Егор. – Я с инструментом так сросся, что без музыки, быстрей от тоски сгину, чем от пули. А сыну я из Германии аккордеон привезу.
– Стройся! – прозвучала команда командира. – Налево! Шагом марш!
Снова заголосили женщины. Егор взял в руки гармонь, и уверенно, смотря вперёд, заиграл «Прощание славянки». Это в традиции русского человека. Крестьянин умел песню спеть, дом построить, печь сложить, хлеб посеять, коня подковать, на войне обороняться.
Берегли Егорку однополчане и любили за его музыку. Бывало, затихнет война ближе к немецкому обеду. Заиграет сытый Ганс на губной гармошке свою родную мелодию, а Егорка, перекусив ржаным сухариком, подыграет ему для хохмы и сомнёт громогласным наигрышем своей гармошки все потуги вражеского музыканта. Тут же соберутся возле гармониста солдатики и санитарки. Запоют песню, а то и в пляс пойдут, презирая смерть, устав бояться войны.
Через некоторое время в бой с Егоркиной гармошкой вступил вражеский аккордеон. Музыканты доигрались до того, что заиграли дуэтом, вышли из окопов и на броне подбитого танка  наяривали  около часа русские и немецкие мелодии.
Концерт прервал замполит.
– Это что за перемирие? – орал он на командира взвода. – Тащите этого артиста ко мне. Я его под трибунал отдам.
3 минуты