Крапивин был изумлен. Он вдруг понял, насколько велик разрыв
между его оценкой событий и тем, как смотрели на вещи люди, живущие
здесь. А еще у него возникло одно неприятное чувство – ни с чем не
сравнимое, которое он испытал лишь однажды, в тысяча девятьсот
девяносто шестом, в Грозном. Тогда он прибыл со своим отрядом для
выполнения задания в расположение грозненского гарнизона и был
поражен атмосферой, царившей там. Нет, там не было какого‐то особого
разгильдяйства или бардака, превышавших обычные для Российской армии
конца двадцатого века. Гарнизон жил своей обычной жизнью, караулы,
блокпосты и части были расположены в соответствии с уставами, Но было
нечто, что заставило Крапивина забеспокоиться. Он понял: никто из
находившихся тогда в Грозном военных не хотел воевать. Им было плевать
на бойню, в которую их втянули нефтяные короли «новой российской
демократии». Они не видели смысла в войне. А чеченцы воевать хотели, и
Крапивин это знал. И именно тогда подполковник понял, что если чеченцы
ударят, то, несмотря на отсутствие превосходства в технике, возьмут город.
И он не ошибся: все, что он предвидел, сбылось ровно через месяц. И
ничего нельзя было сделать. Дело заключалось не в количестве войск и
наличии техники, не в диспозиции частей. Дело было в глобальном
нежелании российских солдат воевать.
1 минута
9 февраля 2022