По ту сторону проруби — холод и синева. Невод давит на рёбра, а я до сих пор жива; бьётся в крепких руках раззолоченный юркий хвост, а до водных палат в глубину два десятка вёрст. Озерцо заволочено инеем и стеклом, а в глазах удивлённых, — как дома, — теплым-тепло, эти руки не знали мозолей и рукавиц, а беспечное сердце не слышало о любви. Нерадивый парнишка, пошто ты забрёл сюда? Нынче лёд ненадёжный и тоненький, как слюда; под прибрежным порогом безмолвие и тоска, похоронит — ни духа, ни сле́да не отыскать. Я готова простить тебе многое, человек, взрастить ум в твоей буйной доверчивой голове, одарить самоцветами, звончатым серебром и не мстить за безвинно загубленный щучий род. Отпусти, и я скроюсь, залягу на это дно; все сокровища пращуров стоят меня одной, по веленью беззвучного рыбьего языка повернут реки вспять, море струйкой стечёт в закат.