Первый перевод пушкинской «Капитанской дочки» на японский язык, выполненный Такасу Дзиёне, назывался «Дневник бабочки, размышляющей о душе цветка. Удивительные вести из России». Метафора безусловно красивая, но может ли красота метафоры служить оправданием для столь своевольного перевода?