Артём готовит

Я стою у стола, где обычно лежит наша синяя папка — та самая, с выписками, квитанциями, распечатками вкладов. Папки нет. В телефоне — приложение банка. Баланс: 0 рублей 00 копеек. Вот так просто. Ноль. Пустота. Сердце стучит где-то в горле. В соседней комнате Кирилл мирно хлопочет — шумит чайником, напевает что-то под нос. Я иду туда, босиком по холодному линолеуму, и голос дрожит, хотя стараюсь держаться спокойно: — Кирилл… где наши деньги? Он даже не оборачивается. — Какие? — Наши, Кирилл. Те, что на вкладе...

— Ну, раз сдаёшь — значит, не нуждаешься, — голос Маргариты Алексеевны резанул по кухне, как ножом по стеклу. Она стояла в дверях, не снимая сапог и пальто, с выражением праведного негодования на лице. — А у моей Оли — беда. Снимают с Василием эту конуру в «хруще», там плесень, трубы текут, а хозяева цену подняли. Им просто некуда идти! Ирина молча поставила тарелку с макаронами на стол. Внутри, будто кто-то ударил кулаком по животу. Не ожидала. Не сегодня. Не таким тоном. — Ты чего молчишь? — свекровь не отступала, — Там однушка пустует...

– Ну всё, приехали!.. – голос у Максима был одновременно взволнованным и каким-то виноватым. – Только без наезда, Ань, ладно? Анна стояла в прихожей и смотрела на чемодан, который он еле втащил. Чемодан был не один. А за ним – ещё два. И позади чемоданов – Нина Николаевна, тётка Максима, вся в цветастом, с объёмной причёской и тяжёлой цепью на шее. Следом за ней, с уставшей походкой – её муж Геннадий. Молча кивает, смотрит по сторонам, будто квартиру оценивает. – Ну и красотища у вас тут! – воскликнула Нина, не снимая обуви...

— Так. А где у вас тут спальня? — Свекровь сняла куртку и окинула квартиру оценивающим взглядом, будто выбирала номер в пансионате, а не заходила в гости к сыну. В глазах — ни намёка на радость, ни на благодарность. Только лёгкое недовольство, будто ей чего-то уже не додали. — Там, — кивнула я в сторону двери. Она уверенно направилась в комнату и, не разуваясь, прошла прямо по ковру. Плюхнулась на нашу с Никитой двуспальную кровать, вздохнула и довольно проговорила: — Вот это я понимаю — отдых!...

– Дай карту. – Что? – Карту, говорю, свою банковскую. Мне в магазин идти. И вообще, давай её сюда – пусть у меня будет. Я мужчина, я должен распоряжаться деньгами в доме. Яна застыла у плиты с половником в руке. Пар от кастрюли щипал глаза, но это была не от жара слеза, что покатилась по щеке. Это было не про еду. – У тебя ж есть своя карта, Антон… – Есть, – усмехнулся он, не отводя взгляда, – но у меня там остатки. Ты же знаешь – аванс. Чего мелочиться? Всё равно ты у меня на шее сидишь. Готовишь – хорошо...

— Продаём твою машину, деньги нужны моей маме на ремонт. Он сказал это так буднично, словно речь шла о покупке хлеба в ближайшем магазине. Ни малейшей паузы, ни намёка на просьбу — только приказ, обёрнутый в спокойный тон. Я стояла у плиты, держа половник в руке. В голове щёлкнуло: не ослышалась ли? — Что значит «продаём»? — я резко обернулась. — Это моя машина. — Ну и что? — он пожал плечами. — У нас семья. Мамина кухня разваливается, ремонт стоит кучу денег. Надо помочь. Семья… общее… помощь… Слова летели как кирпичи, но в сердце били по-другому...

– «Это квартира моего сына! А ты здесь никто, поняла?!» – голос свекрови, резкий, как нож по стеклу, разрезал тишину за праздничным столом. Гости, поднявшие бокалы, замерли, будто кто-то выключил звук. Улыбки на лицах застыли, глаза округлились. Она стояла во главе стола – статная, с идеальной укладкой и горящими глазами. Словно генерал на параде, которому плевать, что солдаты уже падают от усталости. А напротив, вжавшись в стул, сидела она – невестка. Сначала лицо её налилось краской, потом побледнело...

— «Марина, хватит упрямиться. После выписки из роддома мы переезжаем к маме. Она лучше знает, как растить детей. Мы ещё неопытные, а она всё сделает правильно». Эти слова Олега прозвучали как гром среди ясного неба. Я, только что родившая с младенцем на руках, почувствовала, как будто у меня вырвали почву из-под ног. — «Что значит — к маме?!» — я едва не выронила бутылочку с молочной смесью. — «У нас есть своя квартира. Мы столько лет ждали этого ребёнка, мечтали о нашем гнёздышке, о первых шагах именно здесь…» Олег скривился: — «Ты ничего не понимаешь...

— Что значит “продал”? — голос у неё дрогнул так, что сама испугалась. — Ты… ты шутишь? Муж стоял в дверях кухни, не моргая, словно выжидал бурю. Только вот буря уже началась. Внутри у неё всё скручивало так, будто кто-то сорвал тормоза и пустил её жизнь под откос. — Ничего я не шучу, — произнёс он сухо, даже устало. — Сделка оформлена. Теперь всё иначе будет. — Сделка?! — у неё сорвалось на крик. — Ты о чём вообще? Это наша квартира! Большая, просторная! Мы здесь детей растили, мечтали, планировали! Ты не имел права! Он отвёл взгляд...

— Я всё решил. Мама переезжает к нам. Светлана подняла голову от кастрюли. — Что значит — решил? — Значит, всё. Переезжает. На днях. Мы ведь семья, — сказал Игорь, даже не моргнув. — И? — Ты у нас дома… — он обвёл рукой кухню. — …и так всё делаешь. Ну и за ней посмотришь. Убираться ей тяжело. Готовить тоже. Да и скучно одной. Светлана сжала губы. — Подожди. А меня кто-нибудь спросил? — А чего спрашивать? Это же мама. У тебя язык с ней общий есть. Всё нормально будет. Она не ответила. Только положила ложку в мойку, медленно вытерла руки о полотенце...

— Нет, ну правда, посмотри на это мясо. Ты опять купила не то. Оно же с жиром. Как его есть? — голос свекрови, как иголкой под ноготь, впивался в уши. Марина стояла на кухне, повернувшись спиной. На плитке грелась сковорода, в кастрюле закипал суп, духовка пиликнула, извещая о готовности. Руки двигались автоматически, а внутри уже полыхало. Сзади донёсся вздох. — А я говорю — надо на рынок ездить, а не в эти ваши супермаркеты. Там и дешевле, и свежее, и не обманут, — добавил свёкор, вальяжно потягиваясь на диване...

— Ну что, разминайся! — радостно протянула свекровь, когда они только вышли из машины. Она стояла в стареньком халате с цветами, волосы собраны в пучок, в руках грабли. — У меня тут работы непочатый край, молодые руки пригодятся! Анна застыла, держа в руках сумку. Солнце било в глаза, запах навоза и сырой земли ударил сильнее, чем морской бриз, о котором она мечтала. Она глянула на мужа — тот виновато улыбнулся и развёл руками. — Мам, может, потом? Мы только приехали, — пробормотал он, но в голосе не было ни капли твёрдости...