ALZI о культуре, искусстве и развлечениях

Вам когда-нибудь удавалось сделать случайную «гениальную» фотографию? Ту самую, которая получилась совсем не такой, как вы представляли, но благодаря совпадению света, движения и ракурса стала лучше задумки — смешной, странной, почти сюрреалистичной? В уличной фотографии именно такие кадры и ценятся больше всего. Потому что их невозможно повторить. Секунда до — и магии нет. Секунда после — и всё развалилось. Немного другой угол — и уже не история, а просто прохожий на фоне дома. Есть интернет‑площадка...

Старые фотографии Европы — это всегда больше, чем «красивый ретро‑кадр». Это документ настроения: как люди смотрели на мир, как одевались, чего стеснялись, чему удивлялись, как работали и отдыхали. В этой подборке — снимки из разных стран и десятилетий: от 1920‑х до 1970‑х. Тут есть и инженерная гордость послевоенной Европы, и пляжный быт, и рабочие сцены, и маленькие моменты, которые лучше любого учебника показывают эпоху. Экспо‑58 стала первой всемирной выставкой после Второй мировой войны — и это чувствуется в её символах...

В конце 80‑х и начале 90‑х страна вдруг открыла для себя новый жанр телевидения — конкурсы красоты. Сегодня это звучит буднично, а тогда выглядело почти сенсацией. На экране — сцена, софиты, музыка, девушки в нарядах, которых раньше не показывали так открыто, и главное — ощущение: «у нас тоже так бывает». Эти конкурсы смотрели с азартом, как финал чемпионата. Спорили, кто победит, сравнивали, обижались, радовались, обсуждали на кухнях. И, конечно, у многих остались личные воспоминания — кто-то болел за одну участницу, кто-то за другую, кто-то был уверен, что «всё решено заранее»...

Есть Нью‑Йорк открыток: небоскрёбы, огни, Уолл‑стрит, улыбки на фоне Бродвея. А есть Нью‑Йорк, который существовал параллельно — на углах улиц, у витрин с дешёвым алкоголем, у теплотрасс, где люди пытались согреться, у тротуаров, где вещи горели так, будто город избавлялся от собственных иллюзий. Именно такой Нью‑Йорк 1970–1980‑х снимал Эдвард Гражда. Он не искал глянец и не делал «красивую бедность». Его кадры — как прямой взгляд в лицо эпохе: без комментариев, без морализации, с уважением к людям и с очень твёрдым пониманием того, что улица говорит правду быстрее любых газет...

Есть фотографии, которые объясняют время через факты: вот митинг, вот очередь, вот заголовок газеты. А есть другие — которые не объясняют, а заставляют почувствовать. Они не дают «справку о событиях», но создают атмосферу, как будто ты сам стоишь в этом подъезде, слышишь скрип дверей и видишь людей, которым тесно в своей эпохе. Французская фотограф Лиз Сарфати прожила в России почти десять лет — с 1989 по 1998‑й — и снимала страну в момент, когда старый мир уже закончился, а новый ещё не сформировался...

Иногда фотография начинается как побочное занятие — что‑то вроде визуального блокнота для художника. Так было и с Полом МакДонахом. В начале он относился к камере как к помощнице живописца: сделать быстрый набросок на плёнку, чтобы потом спокойно перенести сюжет на холст. Но довольно скоро стало ясно, что уличная фотография сама по себе даёт больше свободы, чем любая мастерская. С первых же съёмок МакДонах почувствовал: перед ним открывается огромный мир, который невозможно реконструировать в замкнутом пространстве...

Представьте, что вы идёте по узким улочкам Монмартра. Вечер, пахнет вином и кофе, уличный музыкант играет что‑то знакомое, а за столиками в кафе спорят о Сартре и Бовуар. Париж ещё помнит войну, но уже живёт в предвкушении новых идей. В это время по тем же улицам ходит человек с фотоаппаратом, внимательно всматриваясь в лица прохожих. Его зовут Жан‑Филипп Шарбонье, и его интересует не блеск витрин, а обычный человек — врач после смены, ребёнок с пакетом покупок, шахтёр с чашкой кофе. Шарбонье не ищет эффектных достопримечательностей...

Мы привыкли, что реклама крупных брендов — это глянец, улыбки и сюжет, который можно угадать с первого кадра. Но когда за камеру берётся Йоргос Лантимос, всё меняется. Режиссёр «Лобстера» и «Фаворитки» приносит с собой в рекламные кампании тот же фирменный абсурд, что и в кино: странные сочетания людей и животных, бытовые сцены, доведённые до сюрреализма, и ощущение сна, в котором нет границы между нормальным и нелепым. При этом Лантимос не просто «шокирует ради шока». Его визуальные истории всегда полны намёков, отсылок и двойных смыслов...

Сегодня мы привыкли к тому, что отпуск — это набор обязательных картинок: пальма, бокал, вид из окна отеля. Но иногда кажется, что реальность начинает подстраиваться под эти картинки, а не наоборот. Австрийский фотограф Райнер Ридлер работает именно с этим ощущением. Его интересует человек во всех проявлениях — от лени и досуга до сексуальности и работы. Он смотрит на нас не как моралист и не как судья. Скорее, как внимательный наблюдатель, который фиксирует те моменты, где привычный мир слегка трещит по швам...

Владимир Богданов, кажется, до последнего не верил, что его всерьёз называют классиком и одним из основателей уличной фотографии в СССР. Ему казалось, что подшучивают. И это в нём подкупает: человек, который четверть века работал фотокорреспондентом в крупных газетах, снимал эпоху изнутри — но сохранил лёгкость, самоиронию и какую-то редкую человеческую простоту. Он сам говорил: когда слышал слова “основоположник” и “классик”, думал — издеваются. А потом пришёл на свою выставку и увидел полный зал людей из фотографической среды...

Знаете, есть юмор, от которого хохочешь в голос, а есть такой, от которого только неловко хмыкаешь: и смешно, и как-то… неуютно. Чёрный юмор вообще штука тонкая — как весенний лёд. Один шаг без чувства меры, и ты уже не в шутке, а в пошлости или в какой-то грязи. А если пройти аккуратно, по кромке, получается бодряще. Как крепкий эспрессо: горько, резко, но зато просыпаешься. Руслан Долженец — из тех, кто по этому льду ходит уверенно. У него классическая школа рисунка, опыт сатирической редакции, набитая рука и тот самый прицел, который отличает “просто смешно” от “попал в нерв”...

Уличная фотография — это один из самых честных способов понять эпоху. Не по громким заголовкам и официальным портретам, а по тому, как люди стоят в очереди, как держат телефон, как смотрят друг на друга в метро, как спешат в дождь, как отдыхают на лавочке, как носят одежду, которую через десять лет будут называть “символом времени”. В ней есть всё сразу: современный темп улиц, мода и городская инфраструктура, человеческие эмоции и маленькие ритуалы, из которых, по сути, и состоит жизнь. Почему...