К 120-летию Даниила Хармса
30 декабря 1905 года в Ленинграде родился Даниил Ювачев — будущий писатель, поэт и драматург Даниил Хармс. Его жизнь — от царского Петербурга до блокадного Ленинграда — стала совершенным произведением абсурда. Детский литератор, чьи стихи знала вся страна, и странный поэт-авангардист, чьи тексты десятилетиями хранились в чемодане. Эстет, носивший гольфы с пиджаком, и заключенный, умерший от голода в тюремной больнице. Реальность, описанная с помощью слов, послушно оборачивалась то абсурдным чудом, то холодным кошмаром.
Даниил Иванович Ювачев, избравший позже псевдоним Хармс, родился 30 декабря 1905 года в Санкт-Петербурге. Отец, Иван Ювачев, был уникальной фигурой: морской офицер, ставший народовольцем, участник покушения на Александра III. Позднее — религиозный мыслитель и автор мистических трактатов. Четыре года одиночки в Шлиссельбургской крепости и десять лет сахалинской каторги сформировали его особый, аскетичный взгляд на мир. Мать, Надежда Колюбакина, из старинного дворянского рода, руководила приютом для бывших каторжанок. После революции 1917 года родители занимали скромные должности: отец работал в сберкассах, мать стала кастеляншей в Боткинской больнице. Несмотря на трудную жизнь, атмосфера в доме оставалась интеллектуальной.
Именно в этой среде, на стыке мистицизма, революционного прошлого и дворянской культуры, формировалось сознание будущего поэта. Его раннее и как будто поэтически традиционное стихотворение 1922 года «В июле как-то лето наше...» уже содержало зерна будущего абсурда. Уже тогда Даниил умел видеть будущее, хотя бы собственное. В 21 год он напишет: «По всей вероятности, вся моя жизнь пройдет в страшной бедности и жить хорошо буду, только пока я дома, да потом, может быть, если доживу лет до 35–40».
«Люблю хороший юмор. Люблю нелепое»
Период с 1924 по 1928 год стал временем стремительного самоопределения Хармса. Поступив в 1924 году в Первый ленинградский электротехникум, он быстро понял, что его призвание — поэзия. Уже в 1925 году он сблизился с Александром Туфановым и вошел в его «Орден заумников», взяв титул «Взирь зауми». Однако настоящий творческий прорыв произошел в 1926 году, когда вместе с Александром Введенским он основал «Школу чинарей» — камерное сообщество, куда вошли философы Яков Друскин, Леонид Липавский и поэт Николай Олейников. Именно тогда сформировался его фирменный эпатажный стиль. На поэтическом вечере в 1927 году, услышав критику, Хармс бросил в зал свою знаменитую фразу: «Я в конюшнях и публичных домах не читаю!» Это привело к скандалу и публикации разгромной статьи в газете «Смена». В 1928 году он стал одним из основателей ОБЭРИУ (Объединения Реального Искусства), манифест которого провозглашал создание нового искусства через алогизм и абсурд.
Кульминацией стал легендарный вечер «Три левых часа» 24 января 1928 года, где была представлена его пьеса «Елизавета Бам» — спектакль, где, по словам автора, «все время кто-нибудь входит или выходит». Параллельно с этой авангардной деятельностью, по приглашению Самуила Маршака, Хармс начал активно публиковаться в детских журналах. Его стихи «Иван Иваныч Самовар» (1928), «Иван Топорышкин» (1928) и «Веселые чижи» (1929) быстро стали популярной детской литературой. Этот двойной статус — подпольного авангардиста и успешного детского писателя — он сохранял до конца 1930-х годов.
Кроме художественных текстов и писем, наследие Даниила Ивановича Хармса включает 38 записных книжек и еще одну тетрадь, озаглавленную «Дневник». Как и почти весь архив Хармса, их сохранил его друг философ Яков Семенович Друскин. В этих записях Даниил Хармс почти и не кажется странным, хотя и признается в любви к нелепому. Он пишет: «Люблю курить трубку. Люблю петь. Люблю голым лежать в жаркий день на солнце возле воды, но чтобы вокруг меня было много приятных людей, в том числе много интересных женщин. Люблю маленьких гладкошерстных собак. Люблю хороший юмор. Люблю нелепое».
«Собачий страх находит на меня»
1930-е годы стали для Хармса временем испытаний и внутренней трансформации. 10 декабря 1931 года последовал первый арест по обвинению в антисоветской деятельности. На допросе он дал вынужденное признание: «Признаю, деятельность нашей группы в области детской литературы носила антисоветский характер». Приговор — три года лагеря — благодаря хлопотам отца-народовольца, когда-то мечтавшего убить царя, был заменен в 1932 году ссылкой в Курск. В Курске он писал: «Я один. Собачий страх находит на меня». Вернувшись в Ленинград в конце 1932 года, Хармс вынужден сосредоточиться почти исключительно на детской литературе, сотрудничая с журналами «Еж» и «Чиж». В 1934 году его приняли в Союз писателей СССР, что давало некоторую защиту.
Именно в эти годы он сформулировал свои философские максимы, записывая их в дневниках: «Уверенность или, точнее, веру нельзя приобрести, ее можно только развить в себе» и «Сомнение — это уже частица веры».
В 1937 году в журнале «Чиж» было опубликовано его стихотворение «Из дома вышел человек...», которое власти сочли крамольным намеком на репрессии. После этого его практически перестали печатать. Однако именно в эти тяжелые годы рождались его главные «взрослые» произведения: цикл «Случаи» (1933–1939) и повесть «Старуха» (1939), где абсурд стал формой личного протеста.
«Как ужасно быть женатым»
Личная жизнь Хармса была полна страстей и мучительного страха перед бытом. Его первой женой стала Эстер Русакова, дочь политэмигранта. Их бурные и болезненные отношения длились несколько лет и породили цикл пронзительных стихов. После окончательного разрыва в 1932 году Русакова была репрессирована и погибла в Магадане. В 1934 году Хармс женился на Марине Малич, внучке князя Голицына. Брак был отмечен парадоксом: опасаясь арестов, поэт настоял, чтобы жена сохранила девичью фамилию для ее же безопасности. Но семейное уютное существование было для него невыносимой тюрьмой. Он редко бывал дома, окружал себя поклонницами, а в дневнике с отчаянием признавался: «Я очень люблю ее, но как ужасно быть женатым». Дом был лишь временной пристанью, его настоящая жизнь протекала в текстах и ночных разговорах с друзьями. Возможно, разлад между потребностью в любви и страхом обыденности породил такие строки: «Однажды лев, отстав от поезда, вильнул хвостом и съел сторожа».
«Создай себе позу и имей характер выдержать ее»
Творческий метод Хармса в разрушении причинно-следственных связей, алогизме и ломке привычного. Он утверждал: «Стихи надо писать так, что если бросить стихотворением в окно, то стекло разобьется». В его произведениях оживают неожиданные образы: «Летел по небу гроб. В том гробу покойник жил» или «Вчера летела пыль. Летела пыль и пела». Даже в детских стихах присутствует характерный хармсовский абсурд, как в «Удивительной кошке»: «А кошка отчасти идет по дороге, отчасти по воздуху плавно летит!»
Его прозаические «Случаи» — это короткие зарисовки, где бытовые ситуации обретают черты кошмара, сохраняя при этом бесстрастность тона.
На рубеже 1930-х и 1940-х в жизни писателя что-то ломается, как оказалось — навсегда. Осенью 1939 года он, чтобы избежать призыва на советско-финскую войну, убедительно симулировал шизофрению. Полученный диагноз спас от военной службы. В 1940 году новый удар: умер его отец, Иван Ювачев. Летом 1941 года, после начала Великой Отечественной войны, Хармс написал свое последнее произведение — рассказ «Реабилитация». 23 августа 1941 года — второй арест по доносу и обвинению в распространении «пораженческих настроений». Военный трибунал направил его на психиатрическую экспертизу, которая признала его невменяемым. Хармса поместили в психиатрическое отделение тюремной больницы при «Крестах». В условиях блокадного Ленинграда питание там было крайне скудным. Впрочем, как и у большинства ленинградцев в те дни.
2 февраля 1942 года Даниил Хармс умер от голода, провидчески описанного им в стихотворении 1937 года.
«Так начинается голод:
с утра просыпаешься бодрым,
потом начинается слабость,
потом начинается скука,
потом наступает потеря
быстрого разума силы,
потом наступает спокойствие.
А потом начинается ужас».
Его архив, чудом спасенный Яковом Друскиным, почти два десятилетия пролежал в чемодане. Реабилитирован Даниил Хармс был только 25 июля 1960 года.
«Создай себе позу и имей характер выдержать ее»,— запись из сохранившихся дневников. «Когда-то у меня была поза индейца, потом Шерлока Холмса, потом йога, а теперь раздражительного неврастеника. Последнюю позу я бы не хотел удерживать за собой. Надо выдумать новую позу»,— писал он.
Анна Кашурина