От предновогодней суеты до послестароновогодней усталости – время, когда театр превращается в дом утешения. Сюда приходят не за открытиями, а за анестезией. Репертуар в это время ловко притворяется другом детства, подсовывает ностальгию вместо разговора по душам и продаёт воспоминания – ярко упакованные, громко озвученные и подозрительно похожие на детский утренник. Разница лишь в том, что теперь это взрослый вечерник, и за право впасть в детство мы платим сами и по взрослому тарифу.
Премьера «Три мушкетёра» в Театре Моссовета справедливо названа создателями «драматическим концертом». Перед нами иллюстрированный плейлист по мотивам романа и фильма Георгия Юнгвальда-Хилькевича с несколькими песнями, не вошедшими в финальный монтаж его кинополотна. В программке указано: «Инсценировка Е. Марчелли по одноименному роману Александра Дюма-отца в переводе М. Руммеля. Музыкальные номера взяты из одноименного мюзикла М. Дунаевского, М. Розовского, Ю. Ряшенцева». Формулировка честная. Как бывает сок и сокосодержащий напиток, так бывает спектакль и изделие с добавлением театра, «театросодержащий продукт». «Драматический концерт» в данном случае не жанровое открытие, а честная маркировка на упаковке. В составе заявлены живая музыка, свет, узнаваемые имена и налёт драматургии. Осколки романа, ошмётки сцен, видения без логики и связок нарезаны, перемешаны и политы неоновой светомузыкой. Этакий театральный оливье. Вкус сезона. Театр здесь присутствует как вкусовая добавка – массовость, громкость, танцы, чечётка, чуть игры, чуть текста, немного странноватых костюмов и фейерверк с конфетти.
Как на новогодней ёлке для взрослых, зрителям фактически предлагают впасть в детство и наслаждаться знакомыми с юности героями и песнями. Каждый читал «Трёх мушкетёров» в школьные годы и смотрел фильм-мюзикл плаща и шпаги – вот и создатели спектакля решили сыграть на ностальгии. Сдать детство на прокат. Костюмы мушкетёров и гвардейцев поддерживают эту «детсадовскую» эстетику: почти все мужские персонажи щеголяют в укороченных штанишках и высоких сапогах. Мушкетёры выглядят переросшими мальчишками, играющими в рыцарей. Однако вместо светлого чувства праздника у многих это действо вызвало недоумение и неловкость.
В программке – россыпь громких имён: заслуженные, народные, «звёзды театра». Фамилии не хочется перечислять. Они присутствуют на бумаге, на сцене, в свете, в мизансценах. Присутствуют рядом с молодыми – теми самыми «тремя мушкетёрами» и Д’Артаньяном. Только вот присутствие не равно существованию. Музыка живая – игра мёртвая. Интонации и стиль игры скорее соответствуют сцене ТЮЗа, нежели академического драмтеатра. Возникает самая мучительная растерянность от того, что артисты явно работают, выдерживают темп, выходы, номера, а спектакль всё равно «не вытанцовывается».
Действо начинается с суда над Миледи (Екатерина Гусева) – сцены, которая в романе происходит ближе к финалу. Может быть, режиссёр Евгений Марчелли пытался сразу задать тон трагизма или намекнуть на свою излюбленную театральную тему «женщин в мужском мире»? В любом случае такой ход не работает, логика повествования ломается, а смысловых плодов этот пролог не даёт. Дальше сюжет прыгает обратно к началу истории и более-менее следует канве про подвески королевы.
Сценография поддерживает эстрадное неоновое ретро 1980-х годов – большая зигзагообразная сцена-лестница и подиум, перешагивающий через оркестровую яму, в зал. Создатели, кажется, решили задействовать всё и сразу, лишь бы развлечь публику внешними эффектами. Светомузыкальное шоу, конфетти, фонтаны фейерверков, по залу то и дело разгуливают персонажи, вступая в контакт с публикой. Кстати, многие зрители ведут себя как на концерте в провинциальном ДК: подхлопывают, включают фонарики на смартфонах, подпевают, по-детски радуются узнаваемым мелодиям. Публика любит узнаваемое, любит детство, любит, когда ей мягко подсовывают воспоминания, не требуя взамен ни мысли, ни внутренней работы.
За два часа сорок минут с антрактом сценки сменяются калейдоскопически, зачастую без внятных связок как набор клипов или скетчейПерефразируя знаменитый девиз, – «Один за всех – и всё в никуда». Нельзя не отметить, однако, несколько удачных моментов – те самые «примеси хорошего вина», которые, по словам Дюма, могли бы исправить вкус дурного. Живой оркестр радует слух с первой до последней ноты, музыканты играют прекрасно, и тут не может быть двух мнений. Встречаются и остроумные находки на сцене. Забавно обыграны приспешники кардинала: гвардейцы Ришелье говорят грубоватым тоном современных гопников («Э-э, мушкетёры!»), а эпизод любовного свидания королевы Анны (Ольга Кабо) и герцога Бэкингема (Нил Кропалов) разыгрывается только охами и вздохами, без слов. Хороша Юлия Бурова в роли Констанции, она смело носится меж рядов партера, заигрывает с публикой, разрушая «четвёртую стену», и зал отвечает ей взаимностью. Андрей Смирнов, которому достались сразу две характерных роли (мужа Констанции и палача) возвращает концерту ощущение именно драматического, актёрского, а не шутовского. В эпизоде в монастыре кармелиток с подачи хореографа Егора Дружинина случается яркий капустный номер – монахини танцуют степ под бурные аплодисменты зала.
Эти удачи, увы, не спасают постановку от глубоких жанровых проблем. Ярлык «драматического концерта» оборачивается тем, что на сцене нет ни полноценной драмы, ни действительно блестящего концерта, ни комедии, ни пародии и, что хуже всего, нетсамоиронии. «Драматический концерт» это не жанр, а отказ от ответственности. Вокальные данные большинства исполнителей весьма средние. Справедливости ради, часть шероховатостей можно списать на премьерную суету. Но главное тут не огрехи. Танцевальные и трюковые сцены эффектны, но они теряются в общем отсутствии смысла происходящего. Фехтовальщики из спектакля «Макбет», другой недавней премьеры театра, прописались и в «Трёх мушкетёрах», но если в «Макбете» это имело смысл, то здесь стало лишь специей в общем котле. В итоге постановка производит впечатление пёстрой жанровой поделки, пустоватого травестийного балагана.
В программке спектакля напечатан эпиграф из романа: «Впрочем, несправедливо было бы судить о поступках того времени по понятиям нашего века. То, что нынче порядочный человек считает себе за стыд, в то время казалось делом самым простым и естественным и молодые люди лучших фамилий очень часто были на содержании у своих любовниц». Только вот беда, на сцене этой мысли нет ни в виде темы, ни в виде подтекста, ни хотя бы в виде намёка. Эпиграф висит отдельно, как ценник от другого товара. И всё же он срабатывает как непреднамеренное признание, только не про XVII век, а про нынешнюю премьеру. Театр здесь похож на «молодого дворянина», которого держит не любовь, а содержание, а «драматический концерт» становится любовницей репертуара – кассовой, удобной, сезонной. По понятиям нашего века девиз мушкетёров переписан: не «все за одного», а все – за выручку. По понятиям. Нашего века.
Покидая зал Театра Моссовета, на пути к гардеробу, зритель проходит мимо портретной галереи великих корифеев сцены: Фаины Раневской, Ростислава Плятта, Веры Марецкой... И вот перед этими молчаливыми свидетелями истории театра невольно хочется остановиться, поклониться и попросить прощения за то, что только что довелось увидеть на их легендарной сцене.
Эмилия Деменцова