Найти в Дзене

«В ее словах одна ложь!»: Марина Зудина рассказала о своих отношениях с легендарным Олегом Табаковым, но о многом решила утаить

Я недавно посмотрел большое интервью Марины Зудиной. Та самая актриса, вдова Олега Табакова. В этом разговоре она вспоминала прошлое, говорила о личном, рассуждала о судьбе и будто пыталась объяснить, почему всё сложилось именно так. Слушал внимательно. Сначала было любопытно. Потом стало неуютно. Что-то в этой манере спокойной, рассудительной, почти исповедальной не совпадало с ощущением честности. Нет, она не кричала. Не плакала. Не винила. Но в каждом абзаце сквозила одна странная вещь уверенность, что за свои поступки объясняться не нужно. Что прошло то прошло. А любовь всё оправдывает. Я не против любви. Но давайте называть вещи своими именами. Олег Табаков живая легенда. Учитель, режиссёр, актёр. Женат, дети, репутация. Марина Зудина его студентка. Восемнадцать лет, наивность, восторг перед гением. Она вспоминает, как между ними возникло чувство. Говорит, не собиралась, не планировала, просто влюбилась. И всё завертелось. Но в этих рассказах есть одна опущенная деталь десять лет.

Я недавно посмотрел большое интервью Марины Зудиной. Та самая актриса, вдова Олега Табакова. В этом разговоре она вспоминала прошлое, говорила о личном, рассуждала о судьбе и будто пыталась объяснить, почему всё сложилось именно так. Слушал внимательно. Сначала было любопытно. Потом стало неуютно.

Что-то в этой манере спокойной, рассудительной, почти исповедальной не совпадало с ощущением честности. Нет, она не кричала. Не плакала. Не винила. Но в каждом абзаце сквозила одна странная вещь уверенность, что за свои поступки объясняться не нужно. Что прошло то прошло. А любовь всё оправдывает.

Я не против любви. Но давайте называть вещи своими именами.

Олег Табаков живая легенда. Учитель, режиссёр, актёр. Женат, дети, репутация. Марина Зудина его студентка. Восемнадцать лет, наивность, восторг перед гением. Она вспоминает, как между ними возникло чувство. Говорит, не собиралась, не планировала, просто влюбилась. И всё завертелось.

Но в этих рассказах есть одна опущенная деталь десять лет. Десять лет он оставался с женой. Десять лет она ждала. И если верить её словам, ничего не просила. Просто была рядом. Но у меня возникает вопрос: и что, никто ни на кого не давил? Не ждал, не подталкивал? Не провоцировал на решение?

Я знаю, как работает привязанность. Особенно в замкнутой среде. Театр, ГИТИС, репетиции. Один человек авторитет, другой зависим. И тут не нужно прямых приказов. Достаточно внимания. Улыбки. Роли. Всё это создает поле, в котором одно слово весит больше поступка.

Марина говорит, что пыталась уйти. Пробовала влюбиться в других. Но возвращалась к Олегу. Табаков якобы советовал ей строить личную жизнь. И одновременно не прекращал с ней отношения. По сути, он держал её в своей орбите, пока сам жил с семьёй.

Психологи это называют двойным посланием. Когда тебе говорят иди, а сами не отпускают. И ты застреваешь. Ни туда, ни обратно. Такое положение разрушает личность.

Когда ей исполнилось 27, он ушёл от жены. Повод некий бытовой конфликт. И я снова не понимаю. После двадцати с лишним лет брака, после совместных детей, человек уходит к студентке… из-за мелочи? Или всё же потому, что к тому моменту уже невозможно было дальше тянуть?

Жена осталась с детьми. А в театре уже знали, с кем он теперь живёт.

Потом был брак. Сын. Совместные роли. Признание. Табаков вывел её на сцену. Помог. Защищал. Продюсировал. И никто не спорит Зудина талантлива. Но этот талант получил особую сцену. Лучшую. За спиной человек, способный решить любой вопрос.

И всё бы ничего. Люди иногда расстаются. Бывает. Но дальше начинается странное.

Сейчас, когда прошло столько лет, Зудина легко рассказывает о том, как всё это происходило. Без сомнений. Без тени вины. Она говорит о судьбе. О предопределённости. О чувствах. Как будто ничего плохого никому не сделала.

Я могу понять оправдание помогает выжить. Особенно если ты действительно веришь, что иначе не могло быть. Но это не отменяет следов. И эти следы остались в чужих жизнях. В детях Табакова. В его первой жене. В коллегах, которые видели, как он сначала играет на два фронта, а потом резко меняет курс.

Меня задел другой момент. В интервью Зудина позволяет себе замечания о внешности коллег. Критикует выборы других женщин. Говорит, кто как выглядит, кому что стоит изменить. И тут я удивился больше всего.

Ты прожила историю, которая многим до сих пор кажется морально сомнительной. Ты знаешь, каково это быть объектом осуждения. Так почему сейчас ты сама становишься тем, кто осуждает?

Лицемерие всегда прячется за благородным выражением лица. Оно не кричит. Оно улыбается и поправляет прическу. Но оно режет слух.

Когда Табаков ушёл, театр стал чужим. Зудину вместе с сыном убрали из «Табакерки». Машков не стал церемониться. Решение приняли быстро. Было больно? Наверное. Ожидала ли она такого? Вряд ли.

А дальше странный штиль. Нет громких ролей. Нет прорывов. Появления в светской хронике остались, но за ними нет содержания. Осталась квартира, остались деньги. Но внутренняя сила, которой раньше было много исчезла. Или спряталась.

Она продолжает говорить о великом человеке, с которым жила. Но я вижу в её глазах усталость. Не от утраты. От одиночества.

Потому что таких историй много. Не все заканчиваются славой. Не все ведут к богатству. Но в каждой есть общий момент: человек делает выбор и потом живёт с его последствиями.

Когда Марина Зудина даёт интервью, я не вижу в этом желания поделиться. Это скорее попытка объяснить себе и другим: я всё сделала правильно. Я никого не обманывала. Я просто любила.

Но правда в том, что люди, которых мы любим, тоже кого-то любят. У них тоже есть семьи. У них есть обязательства. И если мы строим своё счастье на чужих обломках, надо хотя бы помнить кому принадлежали эти стены.

А говорить о судьбе, как о ширме, слишком просто. Слишком удобно. И уже не работает.

Когда я открыл раздел с откликами под её последним интервью, стало понятно зритель помнит. Не забывает. Не прощает. Люди не глупы. Они видят, где ложь. Где манипуляция. Где игра на камеру.

Можно сменить имидж. Можно сделать пластическую операцию. Можно выйти на премьеру и улыбаться. Но одиночество всё равно будет видно. Оно проступает в словах, в паузах, в той самой интонации, где сквозит: «Я всё ещё хочу, чтобы вы меня поняли».

И, может быть, мы бы поняли. Если бы всё это звучало честно. Без красивых оправданий. Без слов про судьбу.

Тогда, может быть, мы бы и сказали: «Да, бывает. Сложно. Жизнь такая». Но пока не получается.