Я уже писала не так давно, что новая кукло-жительница, Вика, напоминает мне выросшую Пеппи. Собственно, потому она и Вика - я взяла второе имя дочери Эфроима Длинныйчулок, Виктолина.
И вот, с небольшим опозданием, у меня таки родился небольшой текстик на эту тему. Буду я его развивать в полноценный фанфик, или нет, пока не знаю...
Синяя курица
...Эта таверна была меньше и «плоше» всех тех, что он уже успел посетить. А название имела и вовсе нелепое: «Синяя курица». Именно потому его сердце забилось чаще, предчувствуя удачу. Ну, курица же! Вы понимаете? Ку-ри-ца! А что не вилла, так оно и логично. Раз она всё же таверна. Правда, почему синяя...
Додумать он не успел, так как рука привычно дёрнула дверь на себя. А та вяла и не поддалась.
«Закрыто? В шесть вечера?..» -- он не поверил себе. Дёрнул еще раз, изо всех сил. А потом рассмеялся и легонько толкнул. Ну, конечно! Делать всё наоборот – вот ЕЁ принцип. И дверь подтвердила это тихим скрипом. Она открывалась внутрь. Вот во всех тавернах – наружу, а в этой...
Звякнул у притолоки колокольчик, возвещая о госте.
– Как же ты разгулявшихся посетителей выкидываешь, с такой-то дверью? – весело спросил он вместо приветствия.
– Так в окно.
Девушка, что вытирала полотенцем большие глиняные кружки, была одета не современно: в серую блузу и длиннющий, горчичного цвета сарафан. Она обернулась на голос. Качнулись рыжие, как закат, волосы. Не косички, как он надеялся, а совершенно непослушные кучеряшки, лохматые, словно их только что взъерошил ветер.
– Почему в окно? – машинально спросил он то, чего от него и ждали. А глаза жадно выискивали новые детали: редкие веснушки на щеках, ямочку на подбородке, маленькую вмятинку на нижней губе, словно след от приложенного пальца. И – глаза. Смеющиеся, дерзкие. И такие же серые, как море пасмурным утром.
– Так в дверь вернуться легко. Не буду же я ее запирать: как тогда все другие войдут? А ты попробуй, вернись в окно!
Он машинально шагнул к этому самому окну, действительно распахнутому, словно из него уже кто-то слетал, и выглянул наружу.
М-да... Этаж хоть и первый, а лететь тут было не низко. И даже он сам не смог бы потом достать до подоконника даже кончиками пальцев. А уж его-то ростом папа с мамой не обидели.
Оставалось развести руками, признавая поражение своей обычной логики перед её странной логикой. Впрочем, он к таким поражениям привык – в детстве было время, да.
Некоторое время они молчали. Она – всё ещё занимаясь кружками, а он – усевшись на высокий стул у стойки и с интересом оглядываясь вокруг. Ага, вот и Синяя курица: кудахчет что-то себе под нос, явно ругательное и недовольное, сидя в огромной, подвешенной под потолок клетке.
– Ты ее чернилами, что ли?..
– Ты что? Она же не черная курица. Это, знаешь ли, совсем другая сказка...
Он оставил при себе знание о том, что чер-нила бывают и сини-лами. Синими, в смысле. И даже чаще всего. И покорно спросил:
– А чем же?
– Так синькой. Ясно же!
Ну да... И правда. Ясно.
Над головой болтались плюшки. Они свисали с огромной сухой ветви, прикреплённой под потолком, подвешенные на верёвочки разной длинны.
Он приподнялся, опираясь на но столешницу и исхитрился-таки поймать одну плюшку зубами. Откусил кусок и принялся упоённо жевать: они были всё такими же вкусными, как он и помнил.
– Нельзя есть плюшки немытыми руками, – довольно улыбнулась девушка.
Или все-таки еще девчонка? Она казалась ему то младше, то старше.
Он тихо засмеялся в ответ и, все же оборвав себе надкусанную плюшку, начал сеть ее именно что руками. Немытыми, да. Но ругать его за такое разгильдяйство было сейчас некому.
– Кто тебя учил готовить?
Он ожидал, что она не ответит. Она ведь не узнала его. Или узнала? С этой девчонкой никогда было ничего не понять! Прячется ли она тут от вездесущих репортёров? Или, может, наоборот – рада им, как бесплатной рекламе?
Да нет, хотела бы рекламы, так осталась бы на Вилле «Курица». В их маленьком городке – это самый оживленный туристический объект. Ну а что еще смотреть? Не мэрию же и не старенький пыльный музей... Нет, тот дядька, что выкупил у нее виллу, не прогадал. И давно уже озолотился. Как там его звали... Рудольфо?
– Руфус. Кок с «Попрыгуньи».
Он не сразу понял, что она ответила на его вопрос, а не на его мысли. Впрочем, и на мысли тоже – как всегда. Руфус, кок.
Надо же... А тот, второй, абсолютно квадратный тип, видимо боцман. Ну и вышибала – по совместительству. Надо думать, так. Может, никому она «Курицу» и нет продавала. А просто жили там, что называется, «свои». И обижаться ему, значит, было не на что. Он же первый уехал – учиться. Думал, что вернется – а она вот. Как всегда, пьет чай на веранде старенького своего дома, а рядом стоит Лошадь.
Вернулся. А ее и след простыл. И в доме – совсем другие люди.
– Слушай, Пеппи... – он подался к ней навстречу, не выдерживая больше эту игру в недомолвки. Привычно переплел свои пальцы с ее.
– Пеппи...
Но она покачала головой, одновременно сдёрнув его за руку со стула:
– Ты совершенно невоспитанный молодой человек! И не умеешь прилично знакомиться. Смотри: надо стукнуться пятками и одновременно назвать свое имя! Ну?!
...И ему стало легко-легко, как в детстве. Балансируя на одной ноге, он крепко держал эту невозможную девчонку за руки и был уверен, что уже никогда не отпустит. Его пятка стукнулась обо что-то жесткое (и не очень похожее на ее пятку) и он выкрикнул:
– Томми!
Ожидая, конечно, услышать: «Пеппи!». Но...
– Вика!
От неожиданности он выпустил ее руку и плюхнулся прямо на пол. Так и сидел: нелепо раскинув ноги, опираясь руками позади себя. Смотрел на нее снизу вверх. Опять – снизу вверх. Всегда – снизу вверх. На дереве или на лошади, но она постоянно оказывалась выше! Или... не она?
– Как... Вика? Не Пеппи?..
Она молча помогла ему встать. Пожала плечами. Он заметил, что она и так выше него. Даже когда они оба стоят. Какая-то каланча коломенская, а не девушка. Да и плечи... как у накаченного матроса.
Но тут она вздохнула и спрыгнула вниз. Небольшие ходули полетели в стороны, как и наброшенный на плечи платок. Перед ним, путаясь в слишком длинном теперь сарафане, стояла девчонка. Да, теперь явно: девчонка. Совсем невысокая. А когда она сняла вместе с платком и накладные плечи, стала еще и худенькой.
Серые, как море, глаза смотрели серьезно.
– Но... почему?
Она пожала плечами. Отвернулась, оттирая пальцем какое-то пятнышко на барной стойке
– Пеппи не может вырасти. Так не бывает. Понимаешь?..
И.… он, кажется, понял:
– Зато Виктуалина Рольгардина Эфроимовна – может? А короче – Вика? Ты... просто взяла второе имя?
– Ты не безнадёжен, юнга! – и она хлопнула его по плечу. Как в детстве. Правда, на ногах он в этот раз устоял. Чем не повод для гордости? Вика или Пеппи, но она оставалась самой сильной девочкой на свете.
– Я стал репортёром, – признался он тихо. – Думал: найду тебя, поболтаем. И интервью возьму заодно. Ты бы знала, сколько нам приходит в газету возмущенных писем! О Пеппи. Что не может такая невоспитанная и неграмотная девчонка быть знаменитостью, это неправильно. И пример для подражания негодный. Вот. А ты же...
Он сбился, переглотнул и закончил тихо:
– А Пеппи, она же хорошая. Добрая... Я хотел написать, доказать всем им... А теперь – как?
Вика, успевшая за занавеской, отделявшей кухню, переодеться во вполне современного вида бриджи и футболку, выглядела теперь совсем маленькой. Словно почти не выросла за время из разлуки. Старшеклассница – и это в лучшем случае. «Пеппи не может вырасти. Так не бывает» - больно толкнулось в сердце.
Но додумать эту мысль он не успел. Рыжая девчонка решительно качнула кудряшками, как раньше качала косичками:
– Так напиши, Томми. У тебя получится им ответить. У нас получится.
И, заодно, спроси у них, таких правильных, где было набраться манер и воспитания девочке, с рождения росшей на корабле? Матом не разговаривала – уже хорошо. А грамотность – вообще понятие относительное. Это не про то, чем ёжик похож на букву Ё. Да и математика – это не всегда задачки о съеденных яблоках или о пешеходах из пункта "А" в пункт "Б".
Но кто умеет читать морские карты, пользоваться компа́сом и лотом, тот буквы и цифры как-то да знает. Да и географию не за партой изучал...
Вика задумалась и вдруг рассмеялась:
– А еще скажи им, что я теперь ношу одинаковые чулки. Пусть в этой сказке хоть что-то будет правильно. Да?
И он согласился:
– Ну... да.
А про себя подумал, что разные чулки – это было круто. И как раз тут можно было бы ничего и не исправлять. Но ладно... и одинаковые сойдут. Чего уж тут привередничать?
Главное – это то, что он ее нашел. Правда же?