Где: Музей Изобразительных искусств имени А.С.Пушкина, Главное здание
Адрес: улица Волхонка, 12
До: 15 марта 2026
Вокруг выставки “Марк Шагал. Радость земного притяжения” ажиотаж. Билеты на сайте раскуплены на две недели вперед. Меж тем, если прийти в будний день, то можно легко пройти без очереди. Вас встретят подвешенные в воздухе прямо над большой лестницей музыкальные инструменты, витающая над головой полупрозрачная драпировка шали, удачно рифмующаяся с платьем супруги художника Беллы на картине «Прогулка».
В этой статье мне бы хотелось, чтобы вы не только увидели Шагала, но и услышали, поэтому я подобрала к работам, представленным на выставке, цитаты из автобиографии “Моя жизнь” и других источников. Мне кажется, это поможет увидеть картины великого мастера такими, какими он их задумывал.
“…еще мама рассказывала мне о своем отце, моем дедушке из Лиозно. Или, может, мне это приснилось. Был праздник: Суккот или Симхас-Тора. Деда ищут, он пропал. Где, да где же он? Оказывается, забрался на крышу, уселся на трубу и грыз морковку, наслаждаясь хорошей погодкой. Чудная картина. Пусть кто хочет с восторгом и облегчением находит в невинных причудах моих родных ключ к моим картинам. Меня это мало волнует! Пожалуйста, любезные соотечественники, сколько душе угодно!”
“Другой мой дядя, Зюся, парикмахер, один на все Лиозно. Он мог бы работать и в Париже. Усики, манеры, взгляд. Но он жил в Лиозно. Был там единственной звездой. Звезда красовалась над окном и над дверями его заведения. На вывеске – человек с салфеткой на шее и намыленной щекой, рядом другой – с бритвой, вот-вот его зарежет. Дядя стриг и брил меня безжалостно и любовно и гордился мною (один из всей родни!) перед соседями и даже перед Господом, не обошедшим благостью и наше захолустье. Когда я написал его портрет и подарил ему, он взглянул на холст, потом в зеркало, подумал и сказал: «Нет уж, оставь себе!»”
“Керосиновый ночничок обволакивает мою душу, и я тихонько иду к своей кровати, на которой мы с братом Давидом спим головами в разные стороны. Бедный Давид! Покоится в Крыму среди чужих. Он был так молод и так любил меня – звук его имени милее мне, чем имена заманчивых далеких стран, – с ним доносится запах родного края. Брат мой. Я ничего не мог сделать. Туберкулез. Кипарисы. Ты угас на чужбине. Но было время, когда мы спали в одной кровати.”
“Если мне бывало уж очень страшно, мама брала меня к себе. Это было самое лучшее укрытие. Тут уж никакое полотенце не превратится в козла или старика, никакой мертвец не пролезет сквозь заиндевевшее стекло. И мрачное высокое зеркало в гостиной не кажется таким ужасным.”
“В один прекрасный день (а других и не бывает на свете), когда мама сажала в печку хлеб на длинной лопате, я подошел, тронул ее за перепачканный мукой локоть и сказал:
– Мама… я хочу быть художником.
Ни приказчиком, ни бухгалтером я не буду. Все, хватит! Не зря я все время чувствовал: должно случиться что-то особенное.
Я хочу стать художником. Спаси меня, мамочка. Пойдем со мной. Ну пойдем! В городе есть такое заведение, если я туда поступлю, пройду курс, то стану настоящим художником. И буду так счастлив!
– Что? Художником? Да ты спятил. Пусти, не мешай мне ставить хлеб.
– Мамочка, я больше не могу. Давай сходим!
– Оставь меня в покое.
И все-таки решено. Мы пойдем к Пэну. И если он скажет, что у меня есть талант, можно подумать. Ну а если нет…
(Все равно буду художником, думаю я про себя, но выучусь сам.)
Итак, моя судьба в руках г-на Пэна. По крайней мере, так сочла мама, глава семейства. Отец дал мне пять рублей, плату за месяц, но бросил их во двор, так что мне пришлось бежать подбирать.”
“Один из всех учеников Пэна, я пристрастился к фиолетовым тонам. Что это значило?
С чего взбрело мне в голову?
Пэн был так поражен моей дерзостью, что с тех пор я посещал его школу бесплатно.”
“Мой грустный и веселый город!
Ребенком, несмышленышем, глядел я на тебя с нашего порога. И ты весь открывался мне. Если мешал забор, я вставал на приступочку. Если и так было не видно, залезал на крышу. <…>
И смотрел на тебя сколько хотел.”
“Я бродил по улицам, искал чего-то и молился:
«<…> Яви мне мой путь. Я не хочу быть похожим на других, я хочу видеть мир по-своему».
И в ответ город лопался, как скрипичная струна, а люди, покинув обычные места, принимались ходить над землей. Мои знакомые присаживались отдохнуть на кровли.
Краски смешиваются, превращаются в вино, и оно пенится на моих холстах.”
“Мы с Теей тоже выходим погулять. И на мосту снова встречаем ее подругу. Она одна, совсем одна. С ней, не с Теей, а с ней должен я быть - вдруг озаряет меня! Она молчит, я тоже. Она смотрит - о, ее глаза! - я тоже. Как будто мы давным-давно знакомы и она знает обо мне все: мое детство, мою теперешнюю жизнь и что со мной будет; как будто всегда наблюдала за мной, была где-то рядом, хотя я видел ее в первый раз. И я понял: это моя жена. На бледном лице сияют глаза. Большие, выпуклые, черные! Это мои глаза, моя душа. Тея вмиг стала чужой и безразличной. Я вошел в новый дом, и он стал моим навсегда.”
“С тех давних пор и по сей день она, одетая в белое или черное, парит на моих картинах, озаряет мой путь в искусстве”.
“Я даже готов простить царю Давиду его грех с Вирсавией. Это была любовь. Это может случиться с каждым.” (цит. по Беринский Л. “Достойный бытия”)
На картине в интерьере комнаты изображены три фигуры – Белла, Марк Шагал и их дочь Ида. Фигуры родителей образуют замкнутый овал. В неуютном мире полном бед существует еще один мир – мир их семьи, их любви, их взаимной заботы и поддержки.
В 1944 г. Белла внезапно заболела и умерла от осложнений гриппа. После её ухода Шагал попросил дочь Иду выбросить все холсты и краски, в течении девяти месяцев он не работал. Но благодаря поддержке дочери сумел вернуться к творчеству.
Центром экспозиции в Белом зале музея стала реконструкция зрительного зала Еврейского камерного театра, для которого художник в 1920 году расписал девять панно, из которых сохранились семь.
“В конце концов я разгулялся на стенах и потолке одного из московских театров. Там томится в полумраке моя роспись. Вы видели?”
"Естественно и законно мое требование и обращение к театру с просьбой предоставить мне 28 часов в течение 2 недель по 2 часа ежедневно для организации выставки и обзора работ всем желающим".
Из письма Марка Шагала в правление Еврейского камерного театра.
«Для центральной стены написал «Введение в новый национальный театр». На других стенах, на потолке и на фризах изобразил предков современного актера: вот бродячий музыкант, свадебный шут, танцовщица, переписчик Торы, он же первый поэт-мечтатель, и наконец пара акробатов на сцене».
С детства Шагал впитал обычаи и мировоззрение хасидов, наследовавших традиции средневековой каббалы. В хасидизме мироздание понималось как игра божественного промысла. Радость бытия угодна Богу, цель религии, согласно этому учению, - достигать слияния человека с Творцом при помощи восторженной, радостной молитвы. Шагал, наследник этой духовной традиции, постоянно обращается в своем творчестве к темам музыки, танца, циркового и театрального действа.
Марк Захарович Шагал прожил практически сто лет (1887 – 1985), он писал с начала XX века и почти до самого конца, и само Время стало одним из центральных сюжетов картин художника. Часы из витебского дома начала века мы встречаем на многих картинах (кстати, специально для выставки комната Шагала в Витебске был реконструирована).
Практически все пространство картины занимает изображение массивных деревянных часов. Движущийся маятник символизирует Время как нечто неподвластное человеку. Настенные часы «Le Roi à Paris» относились к разряду недорогих, доступных широким слоям населения. Мы понимаем, что это убогий быт еврейского местечка с претензией на благосостояние. Над маленьким, слегка изогнутым окном виднеются желтые занавески с мелким орнаментом. Кажется, что все элементы этой комнаты выполнены в едином цветовом решении для того, чтобы изобразить замкнутость, однообразие и пустоту пространства.
Возле окна виднеется такая же преуменьшенная темная фигура человека, задумчиво смотрящего вдаль. О чем думает этот человек? Не будем забывать, что картина написана в начале Первой мировой войны. Он остался наедине с огромными тикающими часами, напоминающими о неумолимом течении времени. Я спросила у своего семилетнего философа, что хотел сказать художник. Дочь мне ответила, что человек меньше, чем время. И вглядывается человек то ли в темноту за окном, то ли в даль веков – на картине показана неизмеримость масштабов времени: мироздания - растянутого в тысячелетиях - и кратковременной эфемерной жизни человека.
Смещение пропорций и накрененное окно создают ощущение нереальности, где вещи обретают иной, неведомый смысл. Предметы у Шагала духовны, движение маятника транслирует зрителю тревогу. Маятник как будто неотвратимо надвигается на человека, секунда – и беззащитный будет сметен.
Эта картина затягивает, зритель попадает под магнетизм Шагала, впадает в транс, а маятник Времени раскачивает оцепенелость сна, делает его текучим, но как ни парадоксально – и тревожным, и умиротворенным одновременно. Такой дуализм – одна из основных черт творчества Марка Шагала. В работах художника отразилось все многоголосие нашего мира, естественное сосуществование горя и радости, боли и счастья для него очевидны.
Еще одна деталь на маятниковых часах заставляет задуматься о вечном и о течении времени – это буквы R и A, которые на французском означают соответственно Retard и Avance. Это регулировка хода часов, условно: вперёд и назад. Но в этой метафизической живописи мы снова возвращаемся к мысли о времени в нашем сознании, которое может идти вперед, а может возвращать нас вспять.
Друзья! Если обзор понравился, пишите комментарии и ставьте лайки (это очень мотивирует на новые статьи)
Подписывайтесь на мой Телеграмм-канал, чтобы не пропустить новые статьи.
Ваша, Елена Сегал
Популяризатор искусства
#Пушкинский_музей #Марк_Шагал #выставки_Москвы #Шедевральные_маршруты #куда_пойти_на_праздники