Найти в Дзене
Илья Левин | про звёзд

«Занавес»: скандал с квартирой поставил крест на карьере Ларисы Долиной, а теперь кулуары гудят от разговоров о её отъезде

Я помню ту Ларису Долину, которую встречали стоя. Не потому, что так велел протокол. Просто публика вставала сама. Голос пробирал до костей, взгляд давал понять перед вами не просто артистка, а глыба. И сейчас, когда я слышу, как кто-то говорит: «А, Долина...», мне становится неловко. Потому что это уже не восхищение. Это равнодушие. Когда уходит интерес он не хлопает дверью. Он просто растворяется в тишине. А ты стоишь посреди этой тишины и понимаешь, что пора бы уйти. Только некуда. Сначала я думал, что это временное. Ну подумаешь, осадок после квартирного скандала, чуть позже всё забудется. Люди же быстро переключаются. Но время шло, а ощущение оставалось. Не у меня одного. Прислушайтесь в этих разговорах всё чаще звучит не гнев, а скука. Мол, была, пела, судилась… и всё? Лариса Долина оказалась не героиней трагедии, а фигурой из прошлого, которую держат на сцене по привычке. Как старую ёлочную игрушку, которую вроде бы пора заменить, но рука не поднимается выкинуть. Не потому, что

Я помню ту Ларису Долину, которую встречали стоя. Не потому, что так велел протокол. Просто публика вставала сама. Голос пробирал до костей, взгляд давал понять перед вами не просто артистка, а глыба. И сейчас, когда я слышу, как кто-то говорит: «А, Долина...», мне становится неловко. Потому что это уже не восхищение. Это равнодушие.

Когда уходит интерес он не хлопает дверью. Он просто растворяется в тишине. А ты стоишь посреди этой тишины и понимаешь, что пора бы уйти. Только некуда.

Сначала я думал, что это временное. Ну подумаешь, осадок после квартирного скандала, чуть позже всё забудется. Люди же быстро переключаются. Но время шло, а ощущение оставалось. Не у меня одного. Прислушайтесь в этих разговорах всё чаще звучит не гнев, а скука. Мол, была, пела, судилась… и всё?

Лариса Долина оказалась не героиней трагедии, а фигурой из прошлого, которую держат на сцене по привычке. Как старую ёлочную игрушку, которую вроде бы пора заменить, но рука не поднимается выкинуть. Не потому, что ценишь, а потому что жалко.

Самое болезненное это отсутствие ожидания. Не негатива, не травли, а полного безразличия. Когда артист выходит в эфир, а в зале никто не держит дыхание. Когда афиши висят, но никто не обсуждает, кто пойдёт. Когда твоя фамилия мелькает в сетке телеканала 31 декабря, а в комментариях молчание.

Она будет там, конечно. В платье. С улыбкой. С песней. Всё как положено. Только света уже не будет. Не в прожекторах в глазах. Там больше ничего не горит.

Я не люблю домыслы, но здесь они работают как лакмус. Когда у человека всё хорошо, никто не обсуждает, куда он уедет. А здесь слухи множатся. Кто-то шепчет про эмиграцию. Кто-то про криптовалюту. Кто-то уверяет, что она готовит себе мягкую подушку на Кипре, в Италии или где-то ещё, где нет вопросов о квартирах, судах и потерянной славе.

Скорее всего, это сказки. Но они показательные. Не потому, что в них правда, а потому, что в них уже никто не видит странности. Мол, ну уехала — и ладно. Пожилая звезда, которой надо сохранить остатки средств и лица. Уйдёт красиво, пока ещё может.

Я не верю в конспирологию. Никто не сговорился, чтобы её вычеркнуть. Никто не давал команду. Просто публика устала. Не от песен. От образа. От пафоса. От ощущения, что кто-то живёт по другим правилам.

Когда ты теряешь связь с реальностью, сначала это списывают на возраст. Потом на статус. Потом на звёздную болезнь. А потом просто отводят глаза. Как от человека, который раньше был сильным, но теперь просит: «Слушай, ну вспомни, каким я был».

Вот в этот момент и происходит отмена. Без драмы. Без крика. Без аплодисментов.

Да, она ещё выйдет в кадр. Каналы пригласят. Формально. Из уважения к фамилии. Кто-то скажет: «Она же народная». Только народ уже не слушает. Он переключил канал. Не потому что злобный. А потому что забыл.

Её песня сольётся с другими голосами. Зал хлопнет из вежливости. Коллеги обнимут для камеры. А потом всё. Титры. Заставка. Новый год начнётся без неё.

Она могла бы вернуться. Могла бы выйти без грима, без оправданий, без позолоты. Просто сказать: «Да, оступилась. Да, не права. Да, устала». Это было бы честно. И, возможно, люди бы снова посмотрели. Не как на диву. Как на человека.

Но ей это не нужно. Или она в это не верит. Она продолжает держаться. За эфир. За микрофон. За образ, который уже трещит по швам.

Наверное, одиночество. Плотное, как дым в гримёрке. Без шума. Без гостей. С воспоминаниями, которые греют, но не спасают.

Сцена штука беспощадная. Она прощает возраст. Прощает ошибки. Не прощает фальши.

Может быть. Может быть, это будет не побег, а уход. Не громкий, не демонстративный. Просто исчезновение. Как многие до неё. Уйти, пока кто-то ещё помнит, кто ты.

А может, останется. Будет петь для тех, кто не выключил телевизор. Будет делать вид, что всё в порядке. Хотя уже всё понятно.

Я не осуждаю. Я смотрю на это с грустью. Как на падение когда-то высокой волны. Она шла к берегу, поднималась, накрывала а теперь растворилась в пене.

Не хейт её добил. Не зависть. Не суд. А отсутствие эмоций. Эта тишина самый честный финал. Потому что люди всегда чувствуют, когда всё. Когда момент пройден. Когда пора гасить свет.