В квартире пахло кофе и напряжением. Наташа, обхватив руками кружку, смотрела в окно, но видела не серый двор, а внутреннюю ярость. Из спальни доносился голос её мужа, Алексея.
— Мама, ты точно ничего не брала? Наташа копила на курсы, это серьезно!
—Что я, воровать собралась у своей же семьи? — голос Веры Степановны звучал оскорбленно-невинно. — Может, она сама где прокутила, а теперь на старуху вешает? Я же вам из деревни приезжала помочь, а вы меня в краже обвиняете, это ваша благодарность?!
Наташа сжала кружку так, что костяшки пальцев побелели. Конверт с сорока тысячами, спрятанный в шкатулке под стопкой белья, исчез. Исчезли в тот же день, когда Вера Степановна, хлопоча по хозяйству, «случайно» заглянула к ним в спальню. А через два дня, внезапно засобиравшись, укатила к подруге в Ялту — «проветриться, здоровье поправить».
— Ладно, мам, извини… Просто ситуация… — сдавался Алексей за стеной.
Наташа молча поставила кружку и прошла в маленькую комнату, которая служила им кабинетом. В углу, почти незаметная среди книг на полке, стояла миниатюрная видеокамера. Они купили её после прошлогоднего визита воришек, но так и не снимали. Просто на всякий случай. И камера, как выяснилось, молчаливо записывала, питаясь от розетки.
Вечером, когда свекровь уже сладко посапывала на раскладном диване, Наташа скачала файлы. Сердце колотилось. И вот оно: чёткая картинка. Вера Степановна, озираясь, входит в комнату. Быстро, с ловкостью, не свойственной её возрасту, открывает шкатулку, вынимает конверт, заглядывает в него, с торжествующей ухмылкой прячет в кармане халата и так же бесшумно удаляется.
— Алексей, — голос Наташи был ледяным. — Зайди. Посмотри на свою честную маму.
Он смотрел запись, и лицо его медленно багровело от стыда и гнева.
— Я… я поговорю с ней. Она вернёт. Нельзя же…
— Говорить уже поздно. Она украла. У меня есть доказательства. Или ты думаешь, я должна закрыть на это глаза? — Наташа встала, будто пружина. — Она укатила на наши деньги в Крым! Пока мы тут работаем!
Скандал был громовой. Вера Степановна, застигнутая врасплох, сначала отнекивалась, потом рыдала, обвиняя невестку в подставе, потом кричала, что «в семье деньги общие» и что она «заслужила» этот отдых. Алексей метался между плачущей матерью и холодной, как камень, женой с телефоном в руке, где была запись.
— Я подаю заявление в полицию, — сказала Наташа без эмоций. — Контакты её подруги в Ялте у нас есть. Пусть её встречают.
То, что случилось дальше, Вера Степановна запомнила навсегда. Две недели в Крыму были отравлены зловещим спокойствием. Звонил только Алексей, коротко и сухо. А потом, когда она, загорелая и с целым ворохом дешёвых сувениров «для любимой семьи», вернулась на родной вокзал, её встретили не сын с невесткой, а двое в форме.
— Вера Степановна Игнатьева? Следователь полиции. Вам предъявлено обвинение в краже. Просим проследовать.
— Это ошибка! Наглая клевета! Сынок! — завопила она, увидев в стороне Алексея и Наташу. — Скажи им!
Алексей сделал шаг вперёд, лицо его было скорбным и твёрдым.
— Мама, там есть запись. Всё видно. Отдай деньги и признай вину.
— Запись?! Какая запись?! — у неё перехватило дыхание.
Наташа молча поднесла к ней телефон. На маленьком экране Вера Степановна увидела саму себя — крадущуюся, жадную, вороватую. Мир рухнул. Она попыталась вырваться, закричала, отшвырнула чью-то руку.
— Да как вы смеете! Я вам жизнь отдала! Пустите!
Но это был уже не экшен побега, а жалкая суета. Её быстро, профессионально и без лишнего шума усадили в служебную машину. В последнее мгновение она встретилась взглядом с Наташей. Та не злорадствовала. В её взгляде было лишь холодное презрение и уверенность в своей правоте.
Из окна машины Вера Степановна видела, как её сын обнял жену за плечи, и они, не оглядываясь, пошли прочь, в свою жизнь, из которой она украла не только деньги, но и последние крупицы доверия. А Крым, с его ласковым морем, теперь казался ей лишь преддверием холодной, серой камеры.
Свекрови дали семь лет строгача, жёстко, но справедливо.