Снег шёл с утра — тихий, плотный, будто небо проливало сквозь сито муку из старинного деревянного короба. Анастасия сидела у окна, сжав чашку чая, который давно остыл. За стеклом мелькали прохожие в шапках и шарфах, но мир за окном казался ей глухим, беззвучным, будто всё происходило на старой немой плёнке.
Сергей ушёл в начале осени. Не ушёл — умер. Сердце, которое, как он шутил, «работало на износ с тех пор, как я женился», вдруг перестало биться. У них не было времени попрощаться. Телефонный звонок, больница, пустое место в постели, и — тишина, которая стала жить в их квартире с тех пор.
Дети, Катя и Миша, ещё не понимали до конца, что случилось. Мише было пять, и он всё ещё ждал, когда папа вернётся из «долгой командировки». Катя, которой только что исполнилось восемь, чувствовала больше. Она стала тише, рисовала только чёрными карандашами и по ночам подкрадывалась к маминой двери, чтобы услышать — дышит ли.
Анастасия не знала, как сказать им правду. Каждый раз, когда она собиралась открыть рот, горло сжималось, как будто его стягивала невидимая пряжа. Она боялась сломать их — эти хрупкие детские души, ещё не окрепшие от боли. Боялась, что её слёзы заразят их, и они навсегда запомнят этот момент: мама плачет — значит, мир рухнул.
Рождественские огни уже мерцали в витринах, хотя до Нового года оставалось ещё больше недели. В детском саду устроили представление, и Катя пришла домой взволнованная:
— Мам, я потеряла варежки. Искала везде!
Анастасия машинально посмотрела в шкаф — там лежали запасные, мужские, Сергея. На миг у неё перехватило дыхание. Она закрыла дверцу.
— Потеряла... Ну ничего, — сказала она, улыбаясь дрожащими губами. — Мы тебе новые свяжем.
Она не вязала с тех пор, как училась в школе. Бабушка когда-то показала ей основы: как держать спицы, как делать наборный край, как считать петли. Она помнила тёплое терпение бабушкиных рук, запах ванили и шерсти.
Утром Анастасия пошла в магазин. Выбрала пряжу — мягкую, синюю и белую, с лёгким перламутровым блеском, как иней на ветке. Купила спицы и нашла схему простых детских варежек с узором в виде снежинки.
Первые петли получались кривыми, как будто кто-то растерял их по полу. Она ошибалась, перевязывала, злилась на себя. Но потом — стало легче. Каждая петля будто шептала что-то: «Дыши. Дыши ещё раз». И когда пальцы запомнили ритм, когда движения стали плавными, Анастасия вдруг почувствовала, как в груди оттаивает комок, который сидел там с октября.
Она вязала ночами. Когда плакала — вязала. Когда не могла уснуть — вязала. Когда Катя спрашивала, где папа, — вязала и отвечала: «Он стал звездой. А звёзды не носят варежек».
Варежки вышли не идеальными. Снежинка на одной руке была чуть больше, чем на другой, и палец слегка перекошен. Но Катя, увидев их утром, всплеснула руками:
— Мама! Они как настоящие снежинки!
— Ты будешь Снежинкой на ёлке? — спросила Анастасия, и впервые за месяцы услышала свой смех — тихий, но живой.
— Буду! Только не говори, что ты сама их связала. Пусть все думают, что мне Дед Мороз подарил!
Анастасия кивнула. И в эту минуту поняла: она может говорить детям о папе. Не о смерти, а о том, как он любил их, как смеялся, как учил Мишу запускать бумажные самолётики из старых газет. О том, что папа навсегда останется в их сердцах — как узор в вязании, который не исчезает, даже если пряжа порвётся.
На следующий день она купила ещё пряжи — тёмно-синюю, для Миши. Хотела связать ему шапку с маленьким самолётиком на макушке.
А потом — шарф. Потом — носки. А потом, в один из вечеров, когда дети уже спали, она нашла в шкафу клубок любимой серой пряжи Сергея — он когда-то пытался связать себе шапку и бросил на полпути. Анастасия взяла его в руки, прижала к щеке. И продолжила вязать — уже не только для детей, но и для себя.
К Новому году в их доме появилось новое правило: вместо ёлочных игрушек они вешали маленькие вязаные звёздочки. Каждую — с именем: «Папа», «Мама», «Катя», «Миша».
И когда в полночь зазвучал бой курантов, Анастасия обняла детей, и впервые за долгое время не плакала, глядя в небо. Она просто шептала:
— Мы справимся. Мы будем вязать дальше.
Потому что каждая петля — это шаг. А каждый шаг — это жизнь, которая продолжается, даже когда сердце разбито.
И в этом была самая настоящая магия Нового года.