Ольга застыла на пороге детской комнаты, не веря своим глазам. Кроватка стояла на месте. Пеленальный столик тоже. Но стены... Стены были голыми. Исчезли дизайнерские обои с нежными облаками, которые она выбирала три месяца. Вместо них — грубая штукатурка, кое-как замазанная дешёвой краской цвета больничного коридора.
Она провела ладонью по шершавой поверхности. Краска ещё липла к пальцам.
— Что здесь произошло? — прошептала она в пустоту.
За спиной раздались шаркающие шаги. Ольга обернулась и увидела свекровь. Зинаида Павловна стояла в дверном проёме, скрестив руки на груди, и смотрела на невестку с выражением победительницы.
— Не нравится? — спросила она, приподнимая бровь. — А мне кажется, очень даже прилично получилось. Племянник Коля постарался, за два дня управился.
Ольга почувствовала, как земля уходит из-под ног. Она схватилась за край кроватки, чтобы не упасть.
— Вы... содрали обои? Мои обои?
— Твои? — свекровь хмыкнула. — Эти аляповатые тряпки? Да они сыпались уже. И вообще, детям вредно спать в окружении химических красителей. Я читала статью в интернете. Там всё написано про токсичность современных материалов.
Ольга задохнулась от возмущения.
— Эти обои стоили восемьдесят тысяч! Их клеили профессионалы! Они из натурального хлопка, гипоаллергенные! Я полгода их выбирала!
Зинаида Павловна махнула рукой, словно отгоняя назойливую муху.
— Восемьдесят тысяч за бумажки на стену? Вот куда деньги уходят! А потом жалуетесь, что на отпуск не хватает. Я тебе услугу оказала, между прочим. Сэкономила на будущий ремонт.
Она развернулась и пошла на кухню, бросив через плечо:
— Чайник поставь, устала я сегодня. Пока вы с Максимом на дачу ездили, я тут вкалывала как проклятая.
Ольга стояла посреди разорённой детской и чувствовала, как внутри закипает что-то тёмное и горячее. Она вспомнила, как выбирала эти обои. Как листала каталоги, сравнивала образцы, спорила с дизайнером о оттенках. Как радовалась, когда мастера закончили работу, и комната превратилась в маленький рай для её будущего малыша.
До родов оставалось два месяца. Всего два месяца.
И вот теперь всё уничтожено. Одним махом. Пока они с мужем были на даче, свекровь вызвала какого-то племянника и устроила погром.
Ольга медленно вышла из детской. Ноги сами понесли её на кухню, где Зинаида Павловна уже хозяйничала, гремя посудой.
— Где Максим? — спросила Ольга глухим голосом.
Свекровь пожала плечами.
— Пошёл машину разгружать. Вы же с дачи овощей навезли, надо в погреб спустить, пока не испортились.
Ольга развернулась и вышла из квартиры. Лифт показался ей невыносимо медленным. Она нажимала кнопку снова и снова, словно это могло ускорить спуск.
Максим стоял у открытого багажника, перекладывая мешки с картошкой. Увидев жену, он улыбнулся.
— О, ты уже здесь? Помоги, тут ещё кабачки...
— Ты знал? — перебила его Ольга.
Улыбка сползла с лица мужа. Он отвёл взгляд.
— О чём ты?
— Не притворяйся. Детская. Обои. Ты знал, что твоя мать собирается их содрать?
Максим тяжело вздохнул и прислонился к машине.
— Оля, успокойся. Мама хотела как лучше. Она переживает за внука, за его здоровье...
— Она позвонила тебе, — Ольга не спрашивала, она утверждала. — Пока мы были на даче. И ты разрешил.
Муж молчал. Это молчание было красноречивее любых слов.
— Почему ты не сказал мне? — голос Ольги дрогнул. — Почему не спросил моего мнения?
Максим поднял глаза. В них читались усталость и раздражение.
— Потому что ты бы устроила скандал! Как всегда! Мама предложила — я согласился. Это же просто обои, Оля. Обои! Можно новые поклеить.
— Просто обои? — Ольга почувствовала, как к горлу подступают слёзы. — Это была моя детская! Для моего ребёнка! Я готовила её своими руками, вкладывала душу! А твоя мать пришла и всё уничтожила! И ты ей разрешил!
— Она не уничтожила, она улучшила! — огрызнулся Максим. — Хватит драматизировать! Ты вечно из мухи слона делаешь. Мама права — те обои были слишком яркие. Ребёнку нужны спокойные тона.
Ольга смотрела на мужа и не узнавала его. Вернее, узнавала слишком хорошо. Это был всё тот же Максим, который три года назад, на их свадьбе, позволил своей матери сменить меню банкета за неделю до торжества. Тот же Максим, который согласился переехать в квартиру напротив родительской, «чтобы маме было удобно заходить». Тот же Максим, который каждый раз выбирал сторону свекрови, прикрываясь словами о «семейных ценностях» и «уважении к старшим».
— Пойдём домой, — сказал он примирительно. — Поужинаем, успокоишься. Завтра поедем, купим новые обои. Какие хочешь.
— На какие деньги? — тихо спросила Ольга. — У нас каждая копейка расписана до родов. Или ты забыл?
Максим нахмурился.
— Разберёмся. Может, мама поможет...
— Твоя мать? — Ольга горько рассмеялась. — Та самая, которая устроила этот погром? Она поможет? Макс, очнись! Она это специально сделала! Чтобы показать, кто здесь главный!
— Не смей так говорить о моей матери! — рявкнул муж. — Она для нас старается, для семьи! А ты только критикуешь!
Они стояли на парковке, глядя друг на друга как враги. Между ними пролегла трещина, которая с каждой минутой становилась всё шире.
Ольга первой отвела взгляд.
— Я не пойду наверх, — сказала она. — Не сегодня.
— Что значит «не пойду»? — опешил Максим. — Куда ты денешься?
— К маме. Мне нужно подумать.
Она развернулась и пошла к выходу со двора. Максим догнал её, схватил за локоть.
— Оля, подожди! Это глупо! Ты на седьмом месяце, куда ты поедешь на ночь глядя?
— Отпусти, — она вырвала руку. — И передай своей матери, что ремонт детской она будет оплачивать сама. Из своей пенсии. По суду, если понадобится.
Лицо Максима исказилось.
— Ты угрожаешь? Моей матери? Да кто ты такая?!
— Я — твоя жена, — отчеканила Ольга. — Мать твоего ребёнка. Женщина, которую ты обещал защищать. Помнишь такие слова, Макс? Или ты их тоже у мамы не спросил?
Она ушла, не оглядываясь. Слёзы текли по щекам, но она не вытирала их. Пусть текут. Пусть вымывают из сердца всю боль и разочарование.
У метро она достала телефон и набрала номер матери.
— Мам, я еду к тебе. Нет, всё в порядке. Нет, с малышом всё хорошо. Просто... просто мне нужно побыть не дома.
Три дня Ольга провела в родительской квартире. Три дня тишины и покоя. Три дня без звонков свекрови, без оправданий мужа, без постоянного ощущения, что она чужая в собственном доме.
Максим писал сообщения. Сначала обиженные, потом встревоженные, потом умоляющие. Она читала их и не отвечала. Ей нужно было время, чтобы принять решение.
На четвёртый день позвонила свекровь.
— Ольга, хватит ломать комедию, — голос Зинаиды Павловны был холодным и властным. — Возвращайся домой. Максим с ног сбился, ищет тебя по всему городу.
— Он знает, где я.
— Не дерзи! Я тебе в матери гожусь! Ты беременна, тебе нельзя нервничать. Приезжай, поговорим как взрослые люди.
Ольга помолчала.
— Хорошо, — сказала она наконец. — Я приеду. Но разговаривать мы будем на моих условиях.
Она вернулась вечером. Максим встретил её в дверях, осунувшийся и бледный. Попытался обнять — она отстранилась.
— Где твоя мать?
— В гостиной. Оля, пожалуйста, давай без скандалов...
Ольга прошла мимо него, не слушая.
Зинаида Павловна сидела на диване, прямая как палка, с выражением оскорблённой добродетели на лице. При виде невестки она поджала губы.
— Наконец-то соизволила явиться. Садись. Будем разбираться с твоими капризами.
Ольга не села. Она осталась стоять посреди комнаты, глядя на свекровь сверху вниз.
— Разбираться будем с вашими действиями, Зинаида Павловна. Вы проникли в мою квартиру без разрешения. Уничтожили моё имущество. Это называется порча собственности.
— Какое ещё «проникли»? — возмутилась свекровь. — У меня есть ключи!
— Которые я вам не давала. Максим дал. Без моего согласия.
Зинаида Павловна фыркнула.
— Глупости какие! Это квартира моего сына. Я имею полное право...
— Нет, — перебила Ольга. — Это наша с Максимом квартира. Совместно нажитое имущество. И вы не имеете никакого права здесь хозяйничать.
— Оля, прекрати! — подал голос Максим из-за спины. — Мама хотела помочь!
Ольга обернулась к нему.
— Помочь? Макс, открой глаза! Она не помогает — она контролирует! Каждый наш шаг, каждое решение! Она выбрала нам квартиру напротив своей. Она решает, что нам есть на праздники. Она указывает, как мне одеваться, как вести хозяйство, как воспитывать ребёнка, который ещё даже не родился!
— Потому что ты ничего не умеешь! — выпалила свекровь. — Готовить не умеешь, убираться не умеешь, даже детскую нормально оформить не смогла! Эти твои облака на стенах — курам на смех!
Ольга медленно повернулась к ней.
— Вы закончили?
— Нет, не закончила! — Зинаида Павловна вскочила с дивана. — Ты моему сыну жизнь испортила! Он был нормальным парнем, пока тебя не встретил! Работал, матери помогал, к бабушке каждые выходные ездил! А теперь что? Живёт с этой... с этой выскочкой, которая считает себя умнее всех!
— Мама, хватит! — попытался вмешаться Максим.
— Не затыкай мне рот! — взвизгнула свекровь. — Я тебя вырастила, выкормила, всю жизнь на тебя положила! А ты эту чужую тётку защищаешь? Она тебе голову заморочила, вот и всё!
Ольга слушала эту тираду с каменным лицом. Внутри неё происходила странная трансформация. Гнев, обида, боль — всё это куда-то отступало, уступая место холодной ясности. Она вдруг поняла, что эта женщина никогда не примет её. Никогда не признает равной. Для свекрови она навсегда останется «чужой тёткой», укравшей сына.
И Максим... Максим всегда будет между ними. Разрываться, метаться, пытаться угодить обеим — и в итоге предавать её снова и снова.
— Зинаида Павловна, — сказала Ольга спокойно, — я даю вам неделю.
— Что? — свекровь осеклась на полуслове.
— Неделю. Чтобы найти деньги на восстановление детской. Восемьдесят тысяч за обои плюс двадцать за работу мастеров. Итого сто тысяч рублей.
— Ты с ума сошла?! — взвыла свекровь. — Где я тебе возьму такие деньги?!
— Это ваша проблема. Вы уничтожили — вы восстанавливаете. Если через неделю денег не будет, я подаю заявление. У меня есть чеки на обои, договор с бригадой, фотографии до и после. Суд разберётся.
Зинаида Павловна повернулась к сыну, ища поддержки.
— Максим! Ты это слышишь?! Твоя жена угрожает твоей матери! Скажи ей!
Максим стоял бледный, переводя взгляд с матери на жену и обратно. На его лице читалась мучительная борьба.
— Оля... — начал он. — Может, как-то по-другому...
— По-другому не будет, — отрезала Ольга. — Я устала, Макс. Устала подстраиваться, уступать, молчать. Три года я терпела. Ради тебя, ради семьи. Но всему есть предел.
Она достала из сумки ключи и положила на стол.
— Это запасные ключи от квартиры. Я меняю замки завтра утром. Если твоя мать хочет приходить в гости — пусть звонит заранее. Если ты не согласен — можешь переехать к ней. Квартира напротив, далеко идти не придётся.
— Ты мне ультиматумы ставишь?! — задохнулся Максим.
— Я ставлю границы. Впервые за три года. Тебе решать, по какую сторону ты хочешь быть.
Она развернулась и пошла в спальню. За спиной раздался сдавленный всхлип свекрови и торопливые шаги — Максим бросился утешать мать.
Ольга закрыла дверь и прислонилась к ней спиной. Руки дрожали, сердце колотилось как бешеное. Но на душе было странно легко. Словно она сбросила с плеч тяжёлый груз, который тащила много лет.
Она погладила округлившийся живот.
— Всё будет хорошо, малыш, — прошептала она. — Мама справится.
Через неделю свекровь принесла деньги. Молча положила конверт на стол и ушла, не сказав ни слова. Её лицо было серым, постаревшим на десять лет.
Максим остался. Он выбрал. Не сразу, не легко, но выбрал.
В первые дни было тяжело. Он то и дело срывался, защищал мать по привычке, пытался играть роль миротворца. Но Ольга больше не уступала. Каждый раз, когда он переходил черту, она спокойно напоминала о последствиях.
Постепенно что-то начало меняться. Максим стал реже звонить матери. Перестал советоваться с ней по каждому поводу. Начал принимать решения сам — или вместе с женой.
Зинаида Павловна не смирилась. Она продолжала названивать, жаловаться на здоровье, намекать на неблагодарность сына. Но её власть таяла с каждым днём. Она больше не могла диктовать условия.
Ольга родила в срок. Здорового мальчика. Максим был рядом, держал её за руку, плакал от счастья.
Свекровь приехала в роддом с цветами и подарками. Она улыбалась, говорила правильные слова, восхищалась внуком. Ольга приняла букет и поблагодарила. Вежливо, но без тепла.
Между ними установился хрупкий мир. Не дружба, не родство — просто сосуществование. Свекровь приходила в гости по выходным, играла с внуком, иногда помогала по хозяйству. Но она больше не переступала черту. Она научилась уважать границы — пусть и поневоле.
Максим изменился. Не сразу, не полностью, но достаточно. Он перестал быть марионеткой в руках матери. Стал мужем. Стал отцом. Стал взрослым.
Однажды вечером, когда малыш уснул, а они сидели на кухне за чаем, Максим вдруг сказал:
— Спасибо.
— За что? — удивилась Ольга.
— За то, что не сдалась. За то, что заставила меня выбрать. Я знаю, тебе было тяжело. Мне тоже было тяжело. Но ты была права.
Ольга посмотрела на мужа. В его глазах она увидела что-то новое. Уважение. Признание. Любовь взрослого человека к взрослому человеку.
— Я люблю твою маму, — сказала она. — По-своему. Она дала мне тебя. Но я не позволю никому — ни ей, ни кому другому — разрушать нашу семью.
Максим взял её за руку.
— Больше не позволю и я.
За окном шёл снег. Белые хлопья кружились в свете фонаря, укрывая город мягким одеялом. В детской, за стеной, спал их сын — в комнате с новыми обоями, которые они выбирали вместе.
Ольга улыбнулась и отпила чай. Он был горячим и сладким.
Совсем как победа.