Её детство не похоже на сказку о балете.
Отец расстрелян. Мать в лагере. Ребёнок с клеймом семьи врага народа. В то время такие судьбы старались не афишировать. Таких людей не продвигали. Им советовали быть тише. Скромнее. Незаметнее. Но Плисецкая с самого начала была другой. В ней будто жила внутренняя пружина. Чем сильнее давили тем выше она поднималась. В Большом театре её одновременно обожали и опасались.
Она танцевала иначе. Резче. Свободнее. Смелее. Её движения казались слишком живыми. Слишком настоящими. Слишком не по инструкции. Говорили что она танцует не ногами а характером. И это было правдой. В эпоху одинаковости она позволяла себе быть собой. А это в СССР считалось почти дерзостью. Долгие годы Плисецкую не выпускали за границу.
Боялись. Не доверяли. Подозревали. Мир знал её имя. Афиши ждали. Контракты лежали на столах.
А она оставалась внутри страны и танцевала словно с вызовом. Каждый выход на сцену был как заявление. Я здесь. Я есть. И я не сломалась. Её Лебединое о