Когда тяжелая, унизанная золотыми кольцами рука Елены Сергеевны легла мне на колено, я даже не сразу дернулся, думал, она просто потянулась за графином и задела меня случайно. Мы сидели в ее кабинете, время было уже к восьми вечера, а я пытался выбить бюджет на закупку гидравлики для экскаваторов, потому что парк техники вставал колом.
Но рука не убралась. Наоборот, она как-то по-хозяйски, жестко сжала мою ногу чуть выше колена, и пальцы начали медленно, но настойчиво поглаживать джинсу. В нос ударил густой, душный запах ее духов, что аж в горле запершило. Я замер, перестал дышать, и в голове пронеслась одна единственная, паническая и очень трезвая мысль: "Ну все, Саня, приехали. Вляпался ты конкретно, и это нифига не дружеское похлопывание".
Слушай, Саш, я тут подумала...": как обычное подписание сметы превратилось в торговлю телом
Чтобы вы понимали всю паршивость ситуации: Елене Сергеевне пятьдесят шесть. Она полгода назад развелась с мужем, который, по слухам из бухгалтерии, свалил к молодой тренерше по йоге, и этот развод сорвал ей крышу напрочь. Раньше она была нормальной, строгой теткой, финансовый директор, все дела, проверяла сметы до копейки, орала за перерасход солярки. А тут началось превращение. Короткие юбки, которые на ее, скажем прямо, расплывшейся фигуре смотрелись так себе, декольте, открывающее все, что лучше бы спрятать. Она стала громко, вульгарно ржать, на корпоративах глушить коньяк наравне с начальниками цехов и постоянно намекать, что она "баба в самом соку" и "ягодка опять".
А мне 39. Я главный механик на заводе, у меня ипотека за двушку, и полное отсутствие желания мутить на работе, тем более с женщиной, которая мне почти в матери годится.
Она начала заходить издалека, прощупывала почву. Сначала это были просьбы подвезти до дома, потому что "водитель заболел" (хотя служебка стояла под окнами). Потом начались эти сальные шуточки типа "Саша, ты такой крепкий, сразу видно, рукастый мужик". Я отшучивался, делал вид, что я валенок, смотрю в смету и не понимаю намеков. Ну, знаете, эта тактика шланга, не отсвечивать, авось пронесет. Не пронесло.
В тот вечер она специально задержала меня с подписанием заявки на запчасти. Все ушли, только охранник на проходной дремлет.
– Александр, – сказала она, убирая руку с моего колена, но не отодвигаясь ни на сантиметр. – Ты же знаешь, что у нас в этом месяце с деньгами туго. Собственники гайки закручивают, лимиты режут. На твою гидравлику денег нет.
– Понимаю, Елена Сергеевна, – прохрипел я, чувствуя, как пересохло в горле. – Но техника встанет. У меня два экскаватора на ладан дышат, если шланги порвет, мы план сорвем.
– План подождет, – она улыбнулась. – А вот ты... У тебя же платеж по ипотеке скоро? И машину, я слышала, ты в сервис гонял? Я могу выписать тебе премию за переработку. Лично тебе. Двести тысяч рублей. Нормальная сумма, да?
Двести тысяч. У меня в голове защелкал калькулятор. Это перебрать подвеску, это закрыть долг по кредитке, которую я открыл, когда у матери котел сгорел, это купить нормальную зимнюю резину, а то я на лысой езжу, каждый поворот как последний. Сумма реальная, ощутимая. Две моих зарплаты, если без переработок.
– Очень нормальная, – кивнул я, стараясь смотреть в стену, а не в ее вырез.
– Ну вот, – она придвинулась еще ближе, я почувствовал тяжелый перегар (видимо, она уже "приняла" для храбрости). – Мы же взрослые люди, Саш. Я одинокая женщина, ты мужчина видный, разведенный. Мне не хватает... внимания. Мужского плеча. Если мы с тобой... договоримся, то и премия будет, и запчасти твои подпишу. И вообще, главный инженер скоро на пенсию собирается, место освободится.
Двести тысяч на столе: почему я не послал ее сразу, а сидел и считал в уме
Я сидел и меня аж передернуло. Это шантаж, чистой воды, только обычно про такое бабы рассказывают, как их начальники прессуют. А тут наоборот. И от этого еще противнее. Потому что в нашем обществе как-то не принято жалеть мужиков в таких ситуациях. Типа, "ну а че ты ломаешься, женщина сама дает, еще и бабки платит, бери и радуйся, дурак". Но меня от нее воротило, до тошноты. Я смотрел на ее дряблую шею, на этот штукатурный слой на лице, на жадный взгляд, и мне хотелось просто встать и уйти.
Но я не ушел сразу. И вот это меня бесит. Я сидел и думал про двести тысяч. Я, здоровый лось, сидел и взвешивал: стоит ли моя шкура двести кусков? Если я ее пошлю прямым текстом, она мне устроит "сладкую жизнь". Город у нас промышленный, все начальство друг друга знает, в бане вместе парятся. Она может так меня обставить, что я потом только в шиномонтажку колеса катать устроюсь.
Елена Сергеевна, видя, что я молчу, видимо, решила, что я цену набиваю или просто туплю.
– Ты не бойся, – зашептала она, и ее рука снова поползла, теперь уже выше, к пряжке ремня. – Я все умею, тебе понравится. У меня хата пустая, виски хороший... Поедем ко мне? Прямо сейчас.
Меня как кипятком ошпарило. Я вскочил со стула, он аж грохнулся на пол.
– Елена Сергеевна, – сказал я, стараясь, чтобы голос был твердым, хотя внутри все колотило. – Я... мне надо ехать срочно.
Она посмотрела на меня, и ее лицо изменилось. Улыбка сползла, глаза сузились. Это была уже не кокетливая "шальная императрица", а злая баба, которой отказали.
– Ну иди, иди. Только про премию забудь. И заявку твою я не подпишу. Пусть твои экскаваторы сгниют. И вообще, Александр, посмотри на свои показатели, что-то ты расслабился. Техника простаивает, солярка уходит. Как бы под статью тебя не подвести за халатность.
"Или ты мой, или ты безработный": почему в этой ситуации нет хорошего выхода
Я вылетел из кабинета пулей. Схватил куртку внизу, даже не одеваясь, побежал на выход, охранник только глаза вылупил. Выскочил на улицу, в холод. Сел в машину, она ледяная, завел, сижу, грею, а самого трясет. Не от холода, а от злости.
Сижу и думаю: дожили, блин. Мужику сорокет скоро, а он от бабы бегает, как пацан, чтобы честь свою сберечь. Смешно, если бы не было так стремно. Я понимал, что только что подписал себе приговор. И что мои шансы вырулить из этой ситуации — ноль целых, ноль десятых. Меня заменить для нее раз плюнуть.
Ей надо доказать себе, что она еще котируется, что может молодого (относительно нее) завалить. Но так как по-нормальному на нее никто не клюнет, она использует то, что есть — бабки и власть.
А я попал в капкан. Увольняться сейчас? Вакансий главных механиков — полторы штуки на весь город, и те висят годами, значит, там лохотрон. А ипотека капает, банк не спросит, домогалась до тебя начальница или нет. Я терпел ее намеки полгода, отшучивался, думал, пронесет. Сам дурак. Надо было сразу жестко обрубить.
Теперь у меня два пути, и оба плохие.
Первый: сделать морду кирпичом, прийти в понедельник на планерку и терпеть, как она меня будет гнобить, денег лишать. Ждать, когда она подставит меня. Я так долго не протяну, либо сорвусь и нахамлю, либо сердце прихватит.
Второй: писать "по собственному". Прямо в понедельник кинуть ей на стол бумагу. Да, будет беда с деньгами. Придется у парней занимать, может, на своей машине бомбить по ночам, или в сервис простой гайки крутить идти, пока место не найду. Но зато я себя уважать буду. Не буду чувствовать, что меня купили и поимели.
И есть еще мыслишка, гнилая такая, лезет в голову, как таракан. А может... ну его? Один раз. Закрыть глаза, накатить стакан, потерпеть полчаса. Получить эти двести штук, починить тачку, получить должность главного инженера. В конце концов, не убудет же от меня. Помылся и забыл.
Но я эту мысль давлю. Потому что знаю — одним разом не отделаешься. Если я сейчас прогнусь, она на мне ездить будет. "Саша, приедь", "Саша, помоги". Это кабала. И я себя сожру потом. Как я потом мужикам в глаза смотреть буду? "Здорово, я Саня, сплю со старухой за запчасти"? Нет, это край. Днище.
В понедельник я пойду на завод. Заявление писать сразу не буду, сгоряча дел не делают. Я включу диктофон на телефоне, когда пойду к ней в кабинет подписывать бумаги. И если она снова рот откроет про "договориться" или начнет угрожать, я скажу ей прямо, глядя в глаза: "Елена Сергеевна, я записал наш разговор. Если вы будете меня шантажировать или приставать, я эту запись отправлю генеральному, в прокуратуру и, до кучи, вашему бывшему мужу, пусть поржет".
Может, это блеф, и меня вышвырнут сразу. Или она рассмеется. Но я должен хотя бы огрызнуться.
А вы бы как поступили на моем месте? Зажали бы нос ради бабок и карьеры, потерпели бы, или честь дороже, даже если потом придется макароны пустые жрать?