Этот гараж был его крепостью. Местом, где пахло бензином, деревом и свободой. Здесь мой отец проводил все вечера после работы. А я, пятнадцатилетний, считал его отшельником, который любит железки больше, чем семью.
Он чинил там старый «Москвич». Говорил, что мы поедем на нём на юг. Но «Москвич» так и не завелся. А потом отца не стало. Инфаркт. Быстро и буднично, как он всё делал.
Гараж опустел. Мама сказала: «Разбери там. Продай что ценного, остальное — на выброс». Я откладывал это дело два года. Боялся этого запаха, этих теней.
Когда я наконец открыл ржавый замок, меня ждал не склад хлама. Всё было идеально расставлено. Инструменты висели на своих контурах, банки с гайками подписаны, а тот самый «Москвич» стоял под брезентом, будто просто спит.
На верстаке лежал блокнот в масляной клеёнке. Я открыл его. Это был не журнал учёта. Это были письма. Мне.
«3 марта. Сегодня Андрей принёс тройку по физике. Ругался, не слушал. Вечером понял: я же сам в его годы ненавидел формулы. Завтра попробую объяснить на примере карбюратора. Если, конечно, пустит меня в свою комнату».
«12 мая. Заметил, что он поглядывает на соседку Катю. Хотел дать совет, как с девчонками разговаривать. Но вспомнил, как в его возрасте полгода не мог слова сказать Ленке из седьмого подъезда. Промолчал. Пусть сам разбирается. Опыт дороже».
«1 сентября. Отвёз его в колледж. В машине молчали всю дорогу. Хотел рассказать, как сам боялся первого дня. Как меня старшекурсники в туалете замкнули. Не решился. Сказал только: «Держись». Он кивнул. На прощанье не обнялся. Жаль».
Я листал страницы, и руки дрожали. Здесь был не молчаливый, угрюмый человек. Здесь был отец, который переживал, думал, пытался до меня достучаться. И не знал как.
Последняя запись была за неделю до его смерти.
«19 октября. Двигатель почти собрал. Кажется, на днях заведётся. Мечтаю, как посажу Андрея рядом, и мы просто поедем. Без слов. Может, тогда наконец поймём друг друга. Купил две банки газировки. Его любимую, с грушей. Жду».
Я опустился на старый табурет. В углу действительно стояли две банки, запылённые. Срок годности истёк два года назад.
Я долго сидел в тишине, слушая, как скрипит на ветру флюгер на крыше. Потом подошёл к «Москвичу», стянул брезент. Сель за руль. Вставил ключ в зажигание. Тот самый ключ, что всегда лежал на полке под стеклом.
Я повернул его. Раздался сухой щелчок. Молчание. Я уже хотел выйти, но вдруг ударил по рулю — отчаянно, по-детски.
И тут сзади раздался кашель, хрип. Мотор чихнул, выплюнул облако чёрного дыма и… заурчал. Неровно, с перебоями, но жил.
Я не поехал на юг. Я просидел в той тёмной коробке до ночи, слушая, как работает двигатель. А на пассажирское сиденье поставил ту самую банку газировки. И открыл свою.
Иногда человек говорит больше всего, когда наконец перестаёт пытаться найти слова. Он просто делает своё дело. И ждёт. Надеется, что ты когда-нибудь услышишь тихий голос его мотора среди шума жизни.
Я услышал. С опозданием на два года. Но теперь этот гараж — наша общая крепость. И я прихожу сюда, чтобы просто посидеть. И послушать тишину, которая больше не кажется пустой.