23 декабря 1724: Дата, когда Россия впервые посмотрела на себя со стороны. Как авантюра Беринга научила нас бросаться в неизвестность с голыми руками.
Подпись Петра I под указом об экспедиции не просто снарядила корабли. Она запустила в нашу ДНК вирус «авось пронесёт» и вечную тягу к рубежам. Плавали — знаем?
Что скрепил царской печатью Пётр I за несколько недель до смерти?
23 декабря 1724 года император Пётр I, уже тяжело больной, подписал указ. Документ предписывал снарядить экспедицию на Камчатку с одной, казалось бы, простой и безумной целью: выяснить, «сошлась ли Америка с Азией».
Возглавить эту затею поручили 44-летнему датчанину на русской службе — капитану Витусу Берингу. Ему дали одно парусное судно — бот «Святой Гавриил», чуть больше сорока человек команды и скромные ресурсы.
Задача звучала как вызов географии и здравому смыслу: плыть на край света, о котором ходили лишь смутные слухи.
Это не легенда. Это исторический факт, зафиксированный в «Полном собрании законов Российской империи». Указ был. Беринг был. Корабль был. И гигантская terra incognita на востоке — тоже была.
Чем эта затея была дикой даже для Петра-революционера?
Чтобы понять масштаб безумия, нужно забыть про современные карты. Представьте мир, где восток России — это тёмное пятно. Где Камчатка — почти миф, дальняя и дикая окраина. Никакого понятия о расстояниях, течениях, берегах.
До этого Россия всегда расширялась «по земле» — шаг за шагом, открепляя земли от соседей. Здесь же Пётр задумал не завоевание, а чистое открытие.
Научный жест. Он послал людей не для войны, а для ответа на академический вопрос. Это было необычайно.
Но главная уникальность — в тотальной неподготовленности. Не было ни точных карт, ни снаряжения для арктических вод, ни опыта таких плаваний. Это была ставка «вслепую». Пётр, по сути, бросил горстку людей в океанскую пустоту с наказом: «Ступайте, узнайте и доложите».
И они пошли. Не ради золота или славы в сию минуту, а ради знания. Такого Россия еще не делала.
А что, если указ 1724 года — это не про географию, а про наш национальный софт?
Здесь я перестаю пересказывать факты и начинаю думать.
Мне кажется, Первая Камчатская — это не просто экспедиция. Это первый запуск мощной ментальной программы, которая работает в нас до сих пор.
Можно предположить, что именно тогда — в петровскую эпоху крутой ломки всего и вся — в нашу управленческую ДНК, в наш стиль принятия решений, вошла знаменитая формула: «Сначала делай, потом думай» или «Сначала ввяжись в драку, а там видно будет».
Почему это могло закрепиться именно тогда:
- Масштаб и скорость: Пётр ставил грандиозные задачи (война, флот, новая столица, наука), которые нужно было решать немедленно, часто не имея ни времени, ни готовых решений.
- Метод проб и ошибок: Многое делалось впервые, наугад. Не было возможности «скрупулёзно планировать» по всем правилам — нужно было действовать, ошибаться на ходу и быстро исправлять.
- «Авось» как ресурс: В ситуации дефицита времени, знаний и ресурсов эта авантюрная, рисковая смекалка («авось пронесёт, авось выкрутимся») иногда была единственным рабочим инструментом.
- Результат любой ценой: Главным был итог (построенный корабль, выигранная битва), а не красиво составленный план. Этот прагматичный, иногда грубый подход к решению задач мог стат
Мы до сих пор обожаем истории, где герой побеждает не потому, что всё продумал, а потому что ловко сориентировался в последний момент, часто с помощью какой-то хитрости или даже жульничества.
И правда, кажется, что люди любили таких героев всегда. Они появляются в самых старых мифах и сказках:
- Одиссей в Троянской войне побеждает не силой, а с помощью деревянного коня-обмана.
- Прометей крадёт огонь у богов, чтобы отдать людям — чистейшее нарушение правил.
- В русских сказках Ивану-дураку помогает не ум, а смекалка и удача.
Кроме того, экспедиция Беринга — это первый случай, когда Россия вглядывается в свои морские границы не с позиции обороны, а с позиции вопроса: «А что там, за горизонтом?».
Возник новый тип сознания — не сухопутного, а приморского, устремлённого за пределы. Это позже выльется в Крым, в освоение Аляски, в порты на Дальнем Востоке.
Можно предположить, что именно с этого момента в наш управленческий код вошёл принцип «сначала ввяжемся, потом разберёмся».
Снарядить экспедицию с нуля на краю света— это гигантский вызов логистике. Его не решили, его преодолели через невероятное напряжение сил. И это сработало. Не закрепилось ли в подсознании, что системный подход — для слабаков, а настоящие свершения рождаются в аврале и лишениях?
Что дала и что отняла у нас эта «программа Беринга»?
Мы не плаваем на деревянных ботах в ледяной океан. Но модель поведения, отпечатанная той экспедицией, живёт в коллективном бессознательном.
Положительные «установки», которые мы, возможно, унаследовали:
1. Готовность бросать вызов неизвестности.
Когда нет карт, приходится рисовать их самому. Эта вера в то, что можно войти в абсолютную тьму и выйти оттуда с открытием, — в нашей крови. Она помогает стартапам, учёным, всем, кто идёт непроторенной дорогой.
2. Уважение к предельной выносливости.
Беринг и его люди выживали в немыслимых условиях годами. Это создало культ стойкости, способности терпеть лишения ради большой цели. Мы до сих пор гордимся этим больше, чем умением создавать комфорт.
3. Широта мышления.
После той экспедиции Россия физически и ментально перестала быть только сухопутной державой. Мысль «а что, если проплыть ещё дальше?» стала частью национального масштаба.
Отрицательные «баги» системы, которые тоже, возможно, оттуда:
1. Вера в то, что подвиг может заменить систему.
Героический рывок маленькой группы решил глобальную задачу. Не повлияло ли это на то, что мы часто ждём подвига и прорыва там, где нужна просто качественная, планомерная, скучная работа? Строить дороги, налаживать логистику, создавать сервис — это не «открыть Америку». И нам скучно.
3. Синдром «крайней точки».
Экспедиция была отправлена с окраины на поиск новой окраины. Мне кажется, это укрепило в нас особое, почти мистическое отношение к рубежам, к краям. Мы осваиваем их, порой забывая обустраивать то, что внутри, между этими краями. Наша сила — в масштабе, но часто и слабость — в его пустотах.
*ВОПРОС К ЧИТАТЕЛЮ*
Так куда мы плывём?
Так что для нас в итоге важнее — сам факт, что мы первыми прошли тот пролив, или условия, в которых это делалось? Где грань между отвагой первооткрывателя и безрассудством, за которое платят чужими жизнями?
А в вашей жизни бывает «экспедиция Беринга»?
Когда вы бросаетесь в авантюру,не имея ни карт, ни ресурсов, но с одной лишь идеей и верой «авось»? Или вы, наоборот, стоите на берегу и тщательно готовите корабль, даже если вас могут опередить?