Дарья застыла на пороге детской комнаты, не веря собственным глазам. Там, где ещё утром стояла новенькая кроватка с бортиками, белый комод и мягкий ковёр с жирафами, теперь зияла пустота. Голые стены, голый пол, только пыльные следы от мебели на паркете.
Сердце ухнуло куда-то вниз, к самым пяткам. Дарья схватилась за дверной косяк, чувствуя, как пол уходит из-под ног. Она была на седьмом месяце, и врачи строго запретили ей волноваться. Но как тут не волноваться, когда целая комната исчезла?
— Максим! — голос сорвался на хрип. — Максим, иди сюда!
Муж появился из кухни, вытирая руки полотенцем. На его лице было то самое выражение — смесь виноватой улыбки и детского упрямства, которое Дарья научилась распознавать за три года брака. Так он выглядел, когда натворил что-то и заранее готовился оправдываться.
— А, ты уже видела, — протянул он, пряча глаза. — Слушай, не кипятись сразу, ладно? Тебе нельзя нервничать.
— Где детская? — Дарья говорила тихо, почти шёпотом, но каждое слово звенело сталью. — Где мебель, которую мы покупали два месяца? Где кроватка за сорок тысяч? Где комод? Где мои вещи для малыша?
Максим переступил с ноги на ногу, комкая полотенце. Потом вздохнул, набрал воздуха и выпалил:
— Мама забрала. Для Лёшки и Кати. У них же тоже скоро ребёнок, а денег нет совсем. Мама сказала, что мы ещё успеем купить, а им срочно надо. Ну и я помог загрузить в газель.
Дарья молчала. Она смотрела на мужа и видела не того весёлого парня, в которого влюбилась когда-то, а бледную тень, марионетку на невидимых ниточках. И ниточки эти тянулись к одному человеку — к свекрови.
— Ты помог загрузить, — повторила она медленно. — Мою мебель. Для моего ребёнка. Без моего разрешения. Просто взял и отдал.
— Ну технически это наша мебель, — попытался возразить Максим. — И мама права, Лёшка с Катей реально на мели. А мы ещё заработаем. Подумаешь, кроватка. Купим другую.
— На что? — Дарья почувствовала, как внутри закипает что-то тёмное и горячее. — На что мы купим, Максим? У нас на карте пятнадцать тысяч до твоей зарплаты. Я в декрет ухожу через месяц. Эту мебель я копила полгода, откладывая с каждой получки. Я выбирала каждую вещь, читала отзывы, сравнивала цены. А ты просто взял и отдал!
— Да что ты орёшь? — Максим повысил голос, и в нём прорезались нотки раздражения. — Мама попросила, я помог. Это называется семья. Родственникам надо помогать. А ты вечно только о деньгах думаешь.
Свекровь. Конечно. Опять свекровь.
Дарья прислонилась к стене, закрыв глаза. Перед внутренним взором пронеслись три года унижений, мелких уколов и большой лжи. Валентина Петровна никогда не принимала невестку. С первого дня знакомства она смотрела на Дарью как на временное недоразумение, которое скоро исчезнет из жизни её драгоценного сыночка.
Сначала это были мелочи. Комментарии о том, что борщ недосолен. Замечания о пыли на полках. Советы, как правильно гладить рубашки Максиму. Дарья терпела, улыбалась, старалась наладить отношения. Она искренне верила, что со временем свекровь оттает.
Но свекровь не оттаивала. Она лишь изобретала новые способы показать, кто в этой семье главный.
Когда Дарья забеременела, она наивно надеялась, что внук примирит их. Но Валентина Петровна лишь скривилась и сказала: «Посмотрим ещё, в кого пойдёт. Надеюсь, в нашу породу, а не в твою».
И вот теперь это. Детская комната, в которую Дарья вложила столько сил, надежд и денег, просто испарилась. Свекровь решила, что её младшему сыну Лёше нужнее. И Максим, как послушный болванчик, кивнул и помог вынести.
— Ты хоть понимаешь, что ты наделал? — спросила Дарья, открывая глаза. В них не было слёз. Только холодная, звенящая ярость. — Ты не просто отдал мебель. Ты показал, что моё мнение ничего не значит. Что я тут никто.
— Да хватит драматизировать! — Максим швырнул полотенце на пол. — Подумаешь, кроватка! Ребёнок первые месяцы вообще в люльке спит, все так делают. А комод можно заменить обычными полками. Ты из мухи слона делаешь.
— Сорок тысяч за кроватку. Двадцать пять за комод. Пятнадцать за ковёр. Ещё тысяч на двадцать постельного белья, одежды, игрушек. Это сто тысяч рублей, Максим. Сто тысяч, которые я заработала. Не ты. Не твоя мама. Я.
Муж поморщился, как от зубной боли.
— Опять ты со своими подсчётами. Деньги, деньги, деньги. У тебя вместо сердца калькулятор.
— А у тебя вместо позвоночника кисель, — отрезала Дарья. — Мама сказала — ты побежал. Мама попросила — ты отдал. Ты хоть раз в жизни сказал ей «нет»?
Максим побагровел. Он ненавидел, когда Дарья затрагивала эту тему. Ненавидел, потому что знал — она права.
— Ты не понимаешь, — процедил он сквозь зубы. — Мама всю жизнь на нас положила. Она нас вырастила одна, без отца. Она заслуживает уважения.
— Уважение — это не слепое подчинение, — Дарья оттолкнулась от стены и шагнула к нему. — Уважение — это когда ты ценишь и её, и меня. А ты просто трус, Максим. Ты боишься её расстроить больше, чем потерять собственную семью.
Он отшатнулся, будто она его ударила.
— Знаешь что? — голос Максима стал ледяным. — Мне надоело. Надоели твои претензии, твоя ревность к маме, твои истерики. Если тебе что-то не нравится — дверь вон там.
Дарья застыла. Потом медленно кивнула.
— Хорошо.
Она развернулась и пошла в спальню. Максим остался стоять на кухне, ожидая, видимо, что она вернётся, заплачет, попросит прощения. Но Дарья не вернулась.
Она открыла шкаф и достала дорожную сумку. Начала методично складывать вещи. Только самое необходимое. Документы, деньги, телефон, зарядка. Сменная одежда. Средства гигиены.
Максим появился в дверях спальни минут через десять, когда до него дошло, что жена не шутит.
— Ты чего это? — в его голосе прорезалась паника. — Эй, я не серьёзно про дверь. Куда ты собралась?
— К маме, — спокойно ответила Дарья, застёгивая сумку. — Той маме, которая меня родила. Не той, которая управляет твоей жизнью.
— Да подожди ты! — он схватил её за руку. — Ну погорячился я, бывает. Давай поговорим нормально.
Дарья посмотрела на его пальцы, сжимающие её запястье, потом подняла взгляд на его лицо.
— Отпусти.
Что-то в её голосе заставило Максима разжать хватку. Он попятился, и Дарья прошла мимо него в коридор.
— Когда твоя свекровь вернёт мне мебель, тогда поговорим, — бросила она через плечо.
— Мама не вернёт! — крикнул Максим ей вслед. — Она уже всё Кате отдала! Они распаковали!
Дарья остановилась у входной двери. Развернулась.
— Тогда пусть твоя мама покупает новую. За свои деньги. Сто тысяч рублей до конца месяца. Или я подаю на развод и делю имущество через суд. И поверь, мой адвокат будет очень рад узнать о систематическом хищении моих вещей.
— Хищении?! — взвился Максим. — Какое хищение? Это семейная помощь!
— Это воровство, — отчеканила Дарья. — И если ты этого не понимаешь, то мне с тобой не о чем разговаривать.
Она вышла, громко хлопнув дверью.
На улице было холодно. Декабрьский ветер кусал щёки, забирался под куртку. Дарья шла к остановке, прижимая руку к животу. Малыш толкнулся изнутри, словно спрашивая: «Мама, что случилось?»
— Всё будет хорошо, маленький, — прошептала она. — Мама разберётся.
Автобус до родительского дома шёл сорок минут. За это время телефон Дарьи разрывался от звонков. Сначала Максим. Потом свекровь — номер которой Дарья давно занесла в чёрный список, но та звонила с городского. Потом снова Максим. Потом неизвестный номер, который наверняка принадлежал кому-то из родни мужа.
Дарья не отвечала. Она смотрела в тёмное окно автобуса и думала.
Три года она пыталась стать частью этой семьи. Три года терпела унижения, закрывала глаза на хамство, искала компромиссы. И что получила взамен? Пустую детскую комнату и мужа, который даже не способен защитить собственную жену.
Нет. Хватит.
Мама открыла дверь, увидела дочь с сумкой и округлившимся животом и всё поняла без слов. Просто обняла, завела в тепло, усадила на диван и пошла ставить чайник.
— Рассказывай, — сказала она, вернувшись с двумя чашками.
Дарья рассказала. Всё. Не только про сегодняшнее, но и про все три года. Про свекровь, которая называла её «пустоцветом», пока Дарья не забеременела. Про мужа, который каждый раз вставал на сторону матери. Про то, как она чувствовала себя чужой в собственном доме.
Мама слушала молча. Потом отставила чашку и взяла дочь за руку.
— Я давно ждала этого разговора, — сказала она тихо. — Видела, как ты угасаешь. Но ты должна была сама понять.
— Я была дурой, — Дарья покачала головой. — Думала, что любовь всё победит. Что если я буду стараться, они меня примут.
— Некоторые люди не способны принимать других, — мама погладила её по волосам. — Это не твоя вина. Ты сделала всё, что могла. Теперь пора подумать о себе. И о малыше.
Следующие дни были тяжёлыми. Максим бомбардировал сообщениями: сначала злыми, потом жалостливыми, потом снова злыми. Свекровь передала через кого-то из родни, что Дарья «неблагодарная змея» и что она «разрушает семью».
Но Дарья не сдавалась. Она записалась на консультацию к юристу. Собрала чеки на всю мебель, благо хранила их в отдельной папке. Подготовила список совместно нажитого имущества.
На пятый день позвонил Максим. Голос был тихим, непривычно серьёзным.
— Нам надо поговорить. Лично. Пожалуйста.
Дарья согласилась встретиться в кафе недалеко от родительского дома. Нейтральная территория.
Максим выглядел плохо. Небритый, осунувшийся, с тёмными кругами под глазами. Он сидел за столиком у окна, крутя в руках пустую чашку.
— Я поговорил с мамой, — начал он, когда Дарья села напротив. — Сказал, что ты подаёшь на развод.
— И что она ответила?
Максим горько усмехнулся.
— Сказала, что я болван. Что вечно выбираю каких-то неадекватных истеричек. Что нужно было жениться на Оле Поповой, она хотя бы из приличной семьи.
Дарья молча ждала продолжения.
— А потом я спросил про мебель, — Максим поднял взгляд. — Сказал, что если она не вернёт деньги, ты пойдёшь в суд. Знаешь, что она ответила? «Пусть идёт. У нас всё по-родственному, никакой суд это не разберёт».
— Суд разберёт, — спокойно сказала Дарья. — У меня есть чеки на каждую вещь. Есть показания соседей, которые видели, как грузили мебель. Есть переписка с магазинами. Любой судья увидит, что это моя собственность, приобретённая на мои личные средства.
Максим сжал чашку так, что побелели костяшки.
— Я знаю. Поэтому я сам заплачу.
— Что?
— Сто тысяч, — он достал из кармана конверт и положил на стол. — Здесь пятьдесят. Остальное переведу на карту завтра, когда банк откроется. Я снял со своего накопительного.
Дарья смотрела на конверт, не прикасаясь к нему.
— Это не всё, — продолжил Максим. — Я переехал. Снял квартиру. Однушку, недалеко от работы.
— Переехал откуда?
— От мамы, — он невесело рассмеялся. — Да, я жил у неё эти пять дней. И знаешь что? Я понял то, что ты пыталась донести три года. Она меня контролирует. Всё время. Что есть, когда спать, с кем общаться. Я будто снова стал школьником.
Дарья молчала. Она ждала подвоха.
— Я не прошу тебя вернуться, — Максим поднял руки в примирительном жесте. — Пока не прошу. Я понимаю, что облажался. Сильно. Но я хочу попробовать всё исправить. Не ради нас с тобой — ради вот этого малыша.
Он кивнул на её живот.
— Я хочу быть нормальным отцом. А нормальный отец — это не тот, кто бегает к мамочке за советом. Это тот, кто сам принимает решения. Кто защищает свою семью. Я хочу научиться быть таким.
Дарья смотрела на него долго. Искала в его глазах привычную фальшь, готовность отступить при первом же звонке свекрови. Но видела только усталость и решимость.
— Слова, — сказала она наконец. — Это только слова, Максим. Ты и раньше говорил правильные вещи. А потом делал то, что велела твоя мама.
— Знаю, — он кивнул. — Поэтому я готов доказать делом. Деньги на столе — это первый шаг. Съёмная квартира — второй. Я готов ходить к психологу, если нужно. Готов ждать, сколько потребуется.
— А свекровь?
Максим поморщился.
— Я сказал ей, что если она хочет видеть внука, то должна извиниться перед тобой. Лично. И вернуть хотя бы часть вещей от Лёшки.
— И что она ответила?
— Сказала, что я предатель и что она меня проклинает.
Дарья невольно усмехнулась.
— Типичная реакция.
— Угу.
Они помолчали. За окном шёл снег, укрывая город белым одеялом. Приближался Новый год.
— Я возьму время, — сказала Дарья наконец. — Много времени. И не обещаю, что прощу.
— Я понимаю.
— Но деньги приму. Это справедливо.
Она взяла конверт и убрала в сумку.
— И ещё, Максим. Если я когда-нибудь решу дать тебе второй шанс, то при одном условии. Никакой свекрови. Вообще. Она не входит в наш дом, не общается с ребёнком без моего присутствия, не лезет в наши дела. Это моя семья. Мой муж. Мой ребёнок. Не её.
— Согласен, — сказал Максим без колебаний. — Полностью согласен.
Дарья встала.
— Тогда до связи. Остаток денег жду завтра.
Она вышла из кафе, не оглядываясь.
На улице было холодно, но внутри Дарьи разливалось странное тепло. Не надежда, нет. Скорее, ощущение освобождения. Впервые за три года она чувствовала себя хозяйкой собственной жизни. Не тенью мужа, не объектом критики свекрови, а самостоятельным человеком, который сам решает, что делать и как жить.
Малыш снова толкнулся.
— Видишь, маленький, — прошептала Дарья, улыбаясь. — Иногда нужно уйти, чтобы понять, что ты заслуживаешь большего. И иногда нужно показать зубы, чтобы тебя начали уважать.
Она пошла домой — к маме, которая ждала с горячим ужином и добрым словом. А будущее... будущее покажет. Главное — она больше не невестка, которую можно унижать безнаказанно. Она — женщина, которая умеет за себя постоять.
И это было только начало.