Его все звали Митькой. Не Димой, не Димочкой, а просто Митькой. Даже родная мать иногда забывала, что дала своему сыну при рождении такое красивое имя – Дмитрий. И внешность была у Митьки под стать имени: маленький, щуплый, с дерзким прищуром голубых глаз. Походку Митька перенял у дяди Паши. Хорошая была походка, чуть вразвалочку, плечи обязательно сутулые, словно лежало на них не 11 прожитых лет, а, по меньшей мере, 50. И улыбаться он приучился так же – губы скривит, головой качнет, вовсе не улыбка это, а ухмылка какая-то. Жил Митька с матерью, замученной работой и безденежьем, а отца не было вовсе, да и матери, считай, не было, все время на работе крутилась да по дому, а Митька сам по себе рос. Иногда он и воровством промышлял, не брезговал что-нибудь стянуть по случаю.
И вот однажды такой случай перевернул всю жизнь.
Утро выдалось сухое, теплое. В школу Митька решил не ходить, что там делать, в школе, когда солнышко весеннее ласкает заждавшуюся тепла кожу, греет щеки, заставляя сиять веснушки. А в школе что – сиди и мучайся, потому как школьную программу Митька давно перестал понимать, а сидеть просто так ему не интересно. Другие что-то отвечают на вопросы учителя, пишут, считают, такие цифры могут и перемножать, и вычитать, а Митька и слов-то этих знать не знает. Да и дети его чураются, все воренышем обзывают и хулиганом. Девчонки пищать принимаются, только приблизится к ним Митька и разлетаются стайками по коридору. Сначала ему это нравилось, а потом приелось. Что нового может услышать? Хулиган да вореныш, да еще от учителей укоризненное покачивание головой: «Ах, какой трудный ребенок! Что поделать, семья неблагополучная». Вот этот Митька и не любил. Что такое благополучная? И где его взять, это благополучие? Давно бы пошел и попросил. А не дали бы, украл.
Так вот, в одно прекрасное теплое утро пошел Митька не улицу. Свой район давно уже знал как свои пять пальцев. Уже неинтересно. Забрел Митька куда-то совсем далеко от дома, шел тихонечко, побаивался – в новых районах своих Митек хватает, как бы по шее не получить. Сел на остановку, вроде бы автобуса ждет, да по сторонам приглядывает – что за народ здесь живет. Да ничего особенного. Люди как люди. Вон мамаша с ребенком толстым, закормленным, суетится возле своего малыша, то печеньку сунет в рот, то погладит. Тьфу, противно смотреть. Никто так за Митькой не ухаживал, он и гордился – не маменькин сынок, самостоятельный мужик. Только самому себе не признался бы, а сердце защемило. Где-то в глубине промелькнула мысль – и я так хочу. Но быстро Митька эту мысль прогнал. Еще чего, слюнтяйство одно. Вон дед старенький, а на профессора похож. Не много-то Митька профессоров знал, в книжках видел, все седенькие, с бородками и в очочках. А у этого еще и портфельчик в руке, потертый, старенький. И тут Митька, как охотничья собака, принял стойку – из портфельчика кошелек торчит. Тугой такой кошелек и на Митьку смотрит. И шепчет: «Возьми меня, ну что же ты, никто не увидит, скорей, скорей!» Рука сама потянула кошелечек, он легко выскользнул, словно ждал, желал, жаждал поменять хозяина, и ловко спрятался в карман куртки.