В нашем подъезде на третьем этаже жила Тамара Трофимовна. Ей было около семидесяти, но энергии в ней хватило бы на три подъезда. К сожалению, вся эта энергия направлялась на то, чтобы сделать жизнь окружающих максимально невыносимой.
— Опять ваш ребёнок бегает! — её скрипучий голос раздавался, как только четырёхлетний Миша из 25-й квартиры выходил в коридор. — Я заснуть не могу! Я больной человек!
При этом Тамара Трофимовна могла часами сверлить стену в шесть утра в субботу, но это, разумеется, было «необходимым ремонтом».
Как-то раз я встретил её у лифта.
— Доброе утро, Тамара Трофимовна! — попытался я проявить вежливость.
Она посмотрела на меня, как на пятно на своём идеально вымытом полу.
— Доброе? Какое может быть доброе, если вы опять велосипед в коридоре оставили! Пожарная инспекция! Я уже вызывала!
— Но это не мой велосипед, — попытался я возразить.
— Всем плевать! — отрезала она, заходя в лифт. — А ещё ваша жена опять цветы на подоконнике поставила! Это общая территория!
— Это наш подоконник, Тамара Трофимовна, внутри квартиры...
— Не имеет значения! Падать будут, на голову прохожих!
Лифт закрылся, унося её вниз вместе с потоком недовольства.
Истории про Тамару Трофимовну стали легендами. Молодой парень из 32-й квартиры, Коля, повесил на дверь венок из чеснока «для защиты от злых духов». Тамара Трофимовна вызвала милицию, заявив, что её оскорбляют на национальной почве.
— Я русская! — кричала она участковому. — Но это всё равно оскорбление! И венок — это противопожарная опасность!
Участковый, старый знакомый всех жильцов, только вздыхал.
— Гражданка, успокойтесь. Венок не нарушает...
— Как не нарушает? А если загорится? Вы отвечать будете?
Диалоги с ней были как игра в шахматы с голубем: что ни скажи, она всё перевернёт, нагадит на доску и будет считать себя победителем.
Однажды мы собрались у Ивана Петровича, пенсионера с первого этажа, чтобы обсудить «вопрос Тамары Трофимовны».
— Предлагаю коллективное письмо, — сказала молодая мама Лена. — Мой Миша теперь боится выходить в коридор.
— А мой кот, — добавил Коля, — теперь прячется под диваном, когда она кричит. Он думает, что это такой большой злой птичий голос.
— Письмо не поможет, — вздохнул Иван Петрович. — Я уже писал. Ей пришло уведомление, она принесла его мне, разорвала у меня перед носом и сказала, что это я подделал.
— Может, пригласим экзорциста? — пошутил Коля.
Все засмеялись, но смех был нервный.
Всё изменилось в одно утро. Лифт сломался. Вернее, он не сломался — он просто остановился между вторым и третьим этажами, и внутри находилась Тамара Трофимовна.
Первым это обнаружил Коля, который спешил на работу.
— Лифт не работает? — позвал он. В ответ тишина. — Эй, там кто есть?
Тишина.
Он позвонил диспетчеру, приехали ремонтники. Когда они вскрыли двери, все ахнули.
Тамара Трофимовна сидела на полу лифта, прислонившись к стенке. На лице застыло выражение, странно сочетающее злобу и удивление. В руке она сжимала листок бумаги.
— Что случилось? — спросила подбежавшая Лена.
— Скончалась, — тихо сказал один из ремонтников. — Похоже на сердечный приступ.
Все стояли в ошеломлённой тишине. Даже Коля не шутил.
Участковый, приехавший оформлять происшествие, осторожно разжал её пальцы и достал листок. Это было заявление, написанное крупным, шрифтом на старой печатной машинке:
«В домоуправление. Требую немедленно запретить использование лифта после 22:00. Шум дверей мешает спать. Также требую провести медицинское освидетельствование всех жильцов на предмет психических заболеваний. Особенно касается квартиры 32 (молодой человек с венком). Тамара Трофимовна Соколова».
Участковый покачал головой.
— Даже в последние минуты... — не договорил он.
Похороны были тихими. Пришли почти все из подъезда, из странного чувства долга. Никто не плакал.
Через неделю после похорон мы снова собрались у Ивана Петровича. Было неловко, но в воздухе витало странное облегчение.
— Как-то непривычно тихо, — сказала Лена. — Миша теперь спокойно играет в коридоре.
— Кот мой вылез из-под дивана, — улыбнулся Коля.
— А я, знаете, — произнёс Иван Петрович, — нашёл у себя её старую фотографию. Молодая, улыбается. Муж и двое детей. Это было ещё до того, как муж и сын погибли, дочь уехала в другую страну.
Все замолчали. Вдруг стало не до шуток.
— Может, она просто очень несчастной была? — тихо спросила Лена.
— Возможно, — вздохнул Иван Петрович. — Но это не оправдывает...
— Не оправдывает, — согласился Коля. — Но объясняет.
Прошёл месяц. Лифт починили. Жизнь вошла в обычное русло. Споры о парковке, о шуме, о том, кто не выносит мусор. Но теперь, когда кто-то начинал слишком яростно возмущаться, Иван Петрович говорил:
— Эй, полегче. Не превращайся в Тамару Трофимовну.
И это работало. Все замолкали, кто-то даже улыбался.
Как-то раз, возвращаясь поздно домой, я ехал в лифте. На стенке кто-то нацарапал: «Т.Т.С. — на страже порядка». Я улыбнулся. Возможно, Коля.
Лифт мягко остановился. Двери открылись. Я вышел в тёмный, тихий коридор. И на секунду мне показалось, что где-то скрипит дверь, и вот-вот раздастся знакомый скрипучий голос: «Опять вы...»
Но было тихо. Только свет от лампы накаливания мерцал, как будто подмигивая.