Ошибочно полагать, что эрозия правовых норм — это сугубо цеховая проблема юридического сообщества. Право пронизывает абсолютно все институты общества, являясь каркасом государственности, и когда этот каркас начинает гнить, последствия ощущает каждый, от сенатора Совфеда до рядового обывателя. Чтобы осознать систему координат, в которой мы оказались сегодня, необходима краткая ретроспектива, ибо за последние тридцать пять лет ландшафт изменился до неузнаваемости.
Иллюзорный рассвет законности
Начало девяностых годов воспринималось юридическим классом как время ренессанса демократических ценностей. Научные работы того периода были пропитаны духом зарождающегося правового государства. Это объяснимо: Советский Союз, при всей нынешней ностальгии по его геополитическому величию, был тоталитарной конструкцией.
Вряд ли кто-то в здравом уме согласился бы вернуть бытовые реалии того времени с очередями, дефицитом и, вопреки мифам, высоким уровнем криминала. Большинство группировок, драконивших страну в девяностые, зародились именно в недрах СССР, и ни комсомол, ни пионерия не смогли купировать эту угрозу.
Последний советский лидер принял тяжелейшее решение, выбрав свободу вместо тирании. Несмотря на обострение национальных конфликтов, он отказался топить кризис в крови, за что, справедливости ради, заслуживает признания: мы можем лишь гадать, от какого масштаба репрессий этот выбор уберег граждан.
Политическая платформа первого президента России также базировалась на стремлении к свободе. С правовой точки зрения, противостояние начала девяностых вылилось в создание законодательства, закрепившего рыночные отношения и частную собственность. Именно конституционные основы и Гражданский кодекс дали людям защиту их личного имущества — квартир, автомобилей, земельных участков.
Апогеем правового регулирования, как ни парадоксально, стал конфликт исполнительной и законодательной властей в 1993 году. Эта конфронтация ограничивала всевластие элиты. Законодательство, действовавшее вплоть до 2020 года, было создано профессионалами высочайшего класса — людьми, воспитанными в том числе диссидентской средой, чьи достижения в области права невозможно вычеркнуть из истории становления новой России.
Системный сбой 2020 года
Правовая эквилибристика начала проявляться еще в 2011 году, когда после протестных волнений стало очевидно: права будут урезаться сверху. Однако тогда власть еще оглядывалась на реакцию снизу. Фундаментальный слом произошел в 2020 году. Пандемия создала отвратительный глобальный прецедент попрания базовых свобод даже в тех юрисдикциях, где правовая традиция восходит к Великой хартии вольностей.
В России правящий класс быстро сориентировался, поняв, что жесткие ограничения не несут ничего хорошего для рейтинга, и оперативно их свернул.
Однако сам факт локдаунов кристаллизовал новое негласное правило взаимодействия власти и общества: не меняй привычный образ жизни большинства, и с меньшинством можно делать что угодно.
Из общей массы можно выдернуть одного человека, группу или даже целый социальный слой — большинство примет это, если получит сатисфакцию в виде сохранения своего комфорта.
Общество, от тракториста до олигарха средней руки, демонстрирует беспрецедентную инертность. В советское время существовали диссиденты, искавшие альтернативную информацию. Сегодня даже крупный бизнесмен, получая судебное решение об изъятии активов, лишь разводит руками.
Проблема в том, что право — это тончайшая материя, требующая работы профессионалов и запроса от гражданского общества. Сейчас профессионалы исключены из процесса совершенствования институтов, а запрос на это отсутствует.
Конституционная турбулентность
В знаменательном 2020 году в молодую российскую Конституцию были внесены правки, суть которых всем известна. Ценность Основного закона заключается в его стабильности, что неоднократно подчеркивал сам гарант. Любое изменение текста Конституции — это испытание конструкции на прочность. Показательно, что ни один значимый общественный институт или политическое объединение не выразили внятного несогласия с этими процессами. А ведь именно наличие легального несогласия является залогом здоровья правовой системы.
В идеальной реальности закон един для всех. Однако эта цель даже не стоит на повестке дня. Эволюция избирательного права совершила полный круг, вернувшись к советской модели безальтернативности.
Если в 1996 году выборы были реальной, пусть и теневой, борьбой, то сегодня электоральный процесс полностью контролируем. Парламентские партии встроены в вертикаль, голосование растянуто во времени, а подсчет голосов доверен системе ГАС «Выборы», доступ к которой имеет узкий круг лиц.
Хотя Конституция формально гарантирует свободу собраний, реализовать это право на практике невозможно. Любая попытка подать уведомление о, скажем так, встрече на свежем воздухе неравнодушных граждан натыкается на отказ под предлогом санитарных ограничений или ошибок в оформлении. Обжаловать это негде: судебная система унифицирована и встроена в вертикаль.
Институциональный тупик
Ликвидация Высшего Арбитражного суда, занимавшегося экономическими спорами, стала знаковым событием регресса. Сегодня судебная власть фактически представлена единым центром принятия решений. Попытки найти правду в высших инстанциях или апеллировать к первому лицу чаще всего бесплодны. Регресс права заключается в концентрации всей полноты власти в руках одного должностного лица.
Девяностые годы были временем хаоса, но и временем сдержек и противовесов. Конституционный Суд мог признать указы президента неконституционными, а генеральный прокурор вступал в альянс с парламентом против ельцинской клики. Это не добавляло стабильности, но обеспечивало жизнь политической системы.
Нынешний выбор в пользу стабильности за счет дискредитации права, разделения властей и равенства перед законом ведет в тупик. Результат этого пути полностью зависит от решений тех, в чьих руках сконцентрирована власть. И если сегодня кого-то устраивает текущее положение дел, нет никаких гарантий, что завтра эта же абсолютная власть не распорядится судьбой лоялистов так, как им совсем не понравится.
Эрозия общественного договора
Деградация правовых институтов неизбежно ведет к примитивизации общественного договора. Вместо сложных механизмов согласования интересов работает простая схема: лояльность в обмен на спокойствие. Однако спокойствие это мнимое. Отсутствие независимого суда и работающих правовых механизмов делает любую собственность и любой статус условными. В условиях, когда закон становится инструментом, а не правилом, никто не может чувствовать себя в безопасности. И многочисленные "обратные приватизации" последних лет тому наглядный пример.
Правовой нигилизм, спускаемый сверху, заражает все слои общества. Когда граждане видят, что нормы права применяются избирательно, они перестают уважать закон как таковой.
Это создает фундамент для будущего кризиса, выход из которого будет куда сложнее, чем из хаоса девяностых, ибо тогда у общества была надежда на построение справедливого государства, а сегодня этой надежды нет. Есть лишь усталость и желание, чтобы «не стало хуже», что является крайне шатким основанием для развития страны.
___________
Поддержать разовым донатом