- Ольга Васильевна, что за бред! Ребёнок Бориса, тут нет сомнений! - Наталья тоже перешла на крик.
- Я сейчас такое про тебя узнала! Тебя видели с мужиком два месяца назад, и по срокам всё совпадает! Изменщица!
Отвернувшись от беснующейся свекрови, Наташа уперла ладони в виски, стараясь заглушить гул в ушах. Внутри всё сжалось в холодный, твёрдый ком. Она обернулась к Борису, который стоял в дверном проёме, потупив взгляд.
— Боря, скажи же ей! Ты что, и правда можешь подумать? Два месяца назад мы вместе уезжали на дачу к моим родителям! Какой ещё мужчина?
Борис не поднимал глаз. Его пальцы теребили край куртки.
—Мама… Мама говорит, ей соседка Катерина рассказывала. Что видела тебя возле кафе с каким-то… высоким брюнетом.
— Катерина?! — Наташа задохнулась от возмущения. — Да она в каждом втором мужике моего любовника видит, потому что своего мужа ревнует даже ко столбу! Это был мой коллега, Максим, мы с ним рабочий вопрос решали полчаса на улице! Я тебе сама потом об этом рассказывала!
Ольга Васильевна фыркнула, подбоченясь:
—Ой, рассказывала! А я сыну глаза открываю! Он у меня мягкий, доверчивый, а ты ему веки-то и замылила. Делай аборт, и будем считать, что ничего не было. А то сама потом уйдёшь, с позором!
— Я никуда не уйду. И аборт делать не буду. Это наш с Борей ребенок.
Она снова посмотрела на мужа, ища в его глазах хоть искру поддержки. Но он лишь пробормотал:
—Нать… может, мама права? Чтобы потом не было скандалов… Может, провериться?
В её глазах потемнело. Это было хуже истерики свекрови.
Дальше всё покатилось, как снежный ком под гору. Ольга Васильевна, видя неуверенность сына, давила на него ежедневно. Шептала на кухне за чаем:
- Она тебя опозорит, Боренька. Ребёнок на шее, а чей — неизвестно. Ты же не сможешь потом, когда правда всплывёт, смотреть ему в глаза. Лучше — чистый разрыв. Создашь новую семью, с честной девушкой.
И Борис сломался. Не кричал, не скандалил. Просто в один вечер, не глядя на Наташу, сказал:
—Уходи. Подаю на развод. Не могу.
Она не плакала. Собрала сумку с самыми необходимыми вещами, положила на видное место распечатанное УЗИ с ещё неясным силуэтом. На выходе остановилась.
— Ты ошибаешься, Борис. И когда-нибудь ты это поймешь. Но прощать я тебя не буду.
Его молчание было ей ответом.
Девять месяцев спустя.
Десять месяцев — это срок. Срок, чтобы пережить боль, страх, унижение. Чтобы родить крепкого мальчика с ясными глазами, которому уже два месяца. И чтобы найти в себе силы для последнего шага.
Она вернулась в ту же квартиру, но уже другой — спокойной, с холодным достоинством в глазах. На руках у неё, закутанный в голубой конверт, спал младенец. В прихожей стояли Борис и Ольга Васильевна.
— Ты что здесь забыла? — первая начала свекровь, но её голос дрогнул при виде ребёнка.
Наташа молча протянула конверт Борису. Не глядя на него, а прямо в глаза Ольге Васильевне.
—Документ! Заключение генетической экспертизы. Отцовство подтверждено на 99,99%. Ваш сын, Борис Игоревич, тайно от вас сдал свой биоматериал, когда я через суд потребовала установления отцовства, вот.
Борис, бледный, схватился за бумагу. Его глаза метались от строк заключения к лицу Наташи и к ребёнку.
—Наташа… Я… я не знал… мама говорила…
— Я знаю, что она говорила, — холодно оборвала его Наташа. — А ты верил. Теперь у тебя есть сын. По закону ты имеешь право с ним общаться. Я не мать-одиночка, и он будет знать, что у него есть отец. Но между нами всё кончено. Навсегда.
Ольга Васильевна выхватила бланк из рук сына. Её глаза лихорадочно пробежали по официальным штампам, печатям, выводам. Всё было чётко, неопровержимо. Но её лицо не смягчилось, а лишь исказилось новой гримасой отрицания.
— Подделка! — выдохнула она, швыряя бумагу на стол. — Кто их знает, этих твоих «друзей», сколько ты им заплатила! Или Борю как-то обманом заставила сдать! Чтобы потом алименты драть!
Наташа смотрела на неё без тени удивления. Она ждала этого.
—Жалко вас, Ольга Васильевна. Вы столько ненависти в себе носите, что правда вас сожрала. Вы предпочли разрушить жизнь сына, лишь бы не признать свою ошибку. Вам был нужен не внук или внучка, а повод избавиться от меня и вы это сделали.
Она повернулась к Борису, в глазах которого боролись шок, стыд и отчаянная надежда.
—Суд установил график встреч. Соблюдай его. И помни: твоё неверие — это клеймо. Для него, — она кивнула на спящего сына, — я всегда найду слова. А для тебя у меня слов больше нет.
И, развернувшись, Наташа вышла в подъезд. За ней тянулся шлейф гнетущей тишины, в которой повисли невыплаканные слёзы Бориса и ядовитое, шипящее бормотание его матери:
- Врёт всё равно… Всё равно врёт… Не может быть.
Но правда, напечатанная на официальном бланке, лежала на столе, безмолвная и неумолимая. А внизу, на улице, весеннее солнце впервые за долгие десять месяцев ласково коснулось щеки Наташи и осветило личико её сына — сына, который был теперь не оружием в битве, а просто её самым большим счастьем. И этого было достаточно.
Борис всё же пытался вернуться к Наташе и сыну, но тщетно. Ольга Васильевна так и не признала внука, за что получила осуждение всех соседей, женщина теперь редко выходит из дома, а сегодня утром она и вовсе окочурилась.