В нашем детстве Новый год пах майонезом, мандаринами, пластиковыми игрушками на полуголой елке и мамиными фруктовыми духами. Он был шумным, ярким и по-доброму нелепым: салаты в тарелках из толстого стекла стояли на столе, который папа еле раздвинул, мишура висела на всех поверхностях – на телевизоре, на двери, на люстре. И во главе этого визуального беспорядка была елка, которую вы с семьей наряжали, пытаясь распутать «дождик». На экране старого телевизора крутили не только советские фильмы, которые ты каждый раз смотрел как в первый, но и шоу с артистами, которые улыбались, пели, чокались бокалами. За столом громкие голоса, суета и нескончаемые тосты.
Сегодня он пахнет иначе. Соевыми свечами с запахом имбирного печенья, диффузором с запахом хвои, купленным на маркетплейсе бежевым пледом. Цветов стало меньше, шума тоже. Семейный праздник словно отмыли от всех красок, сделали его искусственным. Создается ощущение, будто в каждую из таких квартир обязательно зайдет съемочная группа по проверке визуального соблюдения минимализма и бежевых цветов в интерьере. И такое контрастное изменение произошло не только из-за смены вкусов, но и из-за глубинных культурных изменений.
Праздник как компенсация
Советский и постсоветский Новый год был праздником излишка, который рождался не из богатства, а из нехватки. В условиях дефицита повседневная жизнь была строго регламентирована в выборе еды, одежды, способов развлечения. Праздник становился пространством временной свободы, возможностью выйти за рамки ограничений, которые давили на тебя весь год. Поэтому в каждой советской семье готовили салаты именно тазиками, на елке висело игрушек больше, чем веток, и собирались все родственники в квартире размером с комнату современного подростка.
Избыточность здесь была не эстетической, а социальной. Много еды означало не гастрономическое удовольствие, а символ достатка и заботы. Пестрая елка была не отсутствие вкуса, а желанием заполнить пустоту. Шум телевизора сталобъединяющим ритуалом. Чем больше еды, чем ярче ёлка, чем громче телевизор, тем ощутимее был сам факт праздника. Но где-то по дороге от оливье к авокадо мы потеряли цвет и, кажется, сделали это осознанно.
Переходный глянец
В 1990-е и начале 2000-х эта логика начала трансформироваться. Дефицит сменился рынком, а избыточность – демонстрацией. Новый год стал праздником видимого успеха: золото, блестки, дорогие наряды, «богатые» интерьеры. Праздничный стол по-прежнему оставался важным, но теперь он должен был не просто быть полным, а выглядеть статусно.
Это был шумный и визуально агрессивный период, в котором советская привычка к излишку соединилась с новой потребительской культурой. Однако именно тогда праздник начал терять свою коллективную природу. Он все чаще становился не общим переживанием, а витриной — способом показать, «как у нас все хорошо».
Эстетизация тишины
Современный Новый год — результат усталости от этого шума. В мире, где визуальный и информационный поток не прекращается ни на минуту, праздник перестал быть точкой взрыва. Он превратился в паузу. Минимализм, нейтральные цвета, свечи, лаконичные формы — это не столько про моду, сколько про желание снизить напряжение.
Но вместе с этим изменился и сам смысл праздника. Сегодня Новый год всё чаще организуется как визуальное высказывание. Ёлка может быть маленькой, но «правильной». Стол — скромным, но фотогеничным. Людей может быть немного, но каждый элемент пространства должен работать на образ. Социальные сети сделали праздник частью публичной идентичности: Новый год больше не только проживается, он демонстрируется. Семейный праздник превратился в демонстрацию успеха, которая зачастую былачрезмерной и утомительной.
Эстетизация тишины
Советский Новый год был праздником телесным: есть, пить, смеяться, смотреть телевизор, сидеть плечом к плечу. Современный Новый год –визуальный. Его нужно сфотографировать, выложить, сохранить. Он существует не только в моменте, но и в ленте.
Праздник превратился в результат усталости от этого шума. В мире, где визуальный и информационный поток не прекращается ни на минуту, Новый год перестал быть днем, когда ты «отрываешься с лихвой» за весь год, пока ты экономил. Он превратился в паузу. Минимализм, нейтральные цвета, свечи, лаконичные формы – это не столько про моду, сколько про желание снизить напряжение.
Но вместе с этим изменился и сам смысл праздника. Сегодня Новый год все чаще организуется как визуальное высказывание. Елка может быть маленькой, но «правильной», или большой, но чтобы обязательно вписывалась в интерьер, подходила по цветовой гамме к другим украшениям. Стол должен быть скромным, но фотогеничным. Людей может быть немного, но каждый элемент пространства должен работать на образ. Социальные сети сделали праздник частью публичной идентичности.
Новая норма
Минимализм, который когда-то был формой протеста против избыточности, постепенно сам стал нормой. Если раньше «не как у всех» означало свободу, то сегодня – риск выглядеть неэстетично. Елка может быть любой, но лучше – как в Pinterest. Праздник стал спокойнее, но и требовательнее.
Это создает парадокс: праздник, который должен быть пространством спонтанности и сплоченности семьи, все чаще превращается в тщательно спланированный проект. Новый год становится не воспоминанием, а контентом. Не событием, а образом события.
Что мы празднуем теперь
И всё же Новый год никуда не исчез. Он не стал беднее, искусственнее, а просто изменился в связи со сменой поколений и социальной обстановки. Это не плохо и не хорошо. Это симптом времени. В мире, где мы постоянно перегружены, Новый год перестал быть взрывом и стал паузой. Вопрос только в том, празднуем ли мы в этой тишине что-то настоящее или просто хорошо выставленный интерьер.
Возможно, именно в этом и заключается главный вопрос современного Нового года: не в том, сколько в нем цвета, еды или шума, а в том, остается ли в нем место для живого переживания или только для хорошо выставленного кадра.
Автор статьи: Алиса Мишина